- Скоро я не могу, дядя Коля… товарищ командир. У меня серьёзное дело.
«Раз скоро не может, значит, речь пойдёт не об автомате», - подумал Николай Николаевич.
- Если серьёзное, тогда говори. Садись. Я слушаю.
- У меня к вам очень серьёзный вопрос, товарищ командир. Скажите: вы меня считаете детским садом, да?
«Начало не новое», - Николай Николаевич вздохнул и постарался успокоить девочку:
- Откуда ты это взяла? Если бы ты была нам не нужна, я бы тебя давно на самолёт - и на Большую землю. Тебя у нас все любят…
- Детский сад любят все взрослые, - вставила Юта.
- Но ты уже не ребёнок. Ты на своей Волне быстрее всех выполняешь мои поручения. Ты молодец!
- Да-а, молодец… А почему вы сегодня меня с собой не берёте?
- Ах, вот ты о чём! - Николай Николаевич на мгновение замялся. Потом как можно спокойнее сказал: - Ну подумай сама, ты даже стрелять не умеешь, что ты там будешь делать?
- Ура кричать буду! - Синие глаза Юты вспыхнули. - Воодушевлять…
Командир и начальник разведки улыбнулись.
- А стрелять пока не умею, это правда… Вы же обещали выдать мне автомат или карабин.
- Дам, обязательно дам. Не всё сразу.
Когда же?
- Скоро.
- Спасибо, товарищ командир! А сегодня, пожалуйста, возьмите меня с собой. Я не подведу. Честное слово! Я же была на «железке» и не подвела. Вы у Лили спросите. Мы знаете какой огромный эшелон под откос пустили? Ух ты! Нам с горы всё было хорошо видно: моя мина сработала и другие тоже - вагоны друг на друга полезли; прыгали, как живые, и скатывались под гору. Такой был грохот, что даже страшно.
Юта говорила, а Николай Николаевич бросал мрачные взгляды на Михайлова; начальник разведки сидел красный, с опущенной головой.
- Что это значит, Пётр Алексеевич? - строго спросил Николай Николаевич и неожиданно совсем другим тоном сказал Юте: - Хорошо. Я подумаю. Я сам зайду к тебе. А сейчас ступай и пошли ко мне Лилю.
Юта ушла, и командир повторил свой вопрос:
- Объясни мне, что это значит, Пётр Алексеевич? Разве ты не знал, что я против?
- Знал, Николай Николаевич. Но я не мог больше… Лиля просит…
- Что значит просит? - Николай Николаевич встал, сунул в рот сигарету и нервно зашагал по комнатке. Потом будто сам себе сказал: - Я её понимаю. Она действительно уже не ребёнок. Война рано научила её ненавидеть и мстить, лишила детства, заставила смотреть на мир глазами взрослого. Взрослый ребёнок - вот кто она… Моя Олечка, наверно, тоже такая…
Николай Николаевич сел рядом с Михайловым, закинул ногу на ногу и, опершись о колено локтем, нервно затеребил гладко выбритый подбородок.
Загорелое лицо командира казалось очень усталым.
«Жива ли она, моя дочка?» - подумал командир.
Как это было?.. Жаркий день. У подъезда стоит грузовая машина. На ней сидят его жена, дочка Олечка, жёны и дети товарищей по работе. Они эвакуируются - к городу подходят немцы. В глазах жены слёзы. «Ехал бы с нами, Коля». - «Я же секретарь горкома… Да ты не волнуйся, догоним. Погрузим горкомовские дела и… наша машина быстрее…» Нет, он их не догонит. Он остаётся здесь. А сказать жене нельзя, не поедет без него… Это было два с лишним года назад…
В дверь кто-то постучал. Вошла Юта:
- Товарищ командир, я не нашла Лили.
- Спасибо. Она уже не нужна. Можешь идти.
Юта медленно взялась за дверную ручку, так же медленно открыла дверь и нехотя перешагнула через порог. Николай Николаевич проводил её улыбкой: ах, как ей хотелось, чтобы он остановил её и разрешил идти на «железку»!
Когда дверь за Ютой наконец закрылась, Николай Николаевич перевёл взгляд на начальника разведки:
- Ну что ж… Юта находится в твоём подчинении. Ты волен ею распоряжаться. Но я предупреждаю, Пётр Алексеевич, ты отвечаешь за неё головой. А сейчас иди, готовься к походу.
- Есть готовиться к походу!
Михайлов встал. Шагнул к двери.
- Да… Пётр Алексеевич! - вдруг остановил его командир и тихо, медленно спросил: - Ты всё-таки решил взять её с собой?
Михайлов ответил не сразу:
- Нас будет много. Опасности почти никакой нет. Рядом сестра. Я сам буду следить за ней. И потом… Ну вы же знаете: требует она автомат, и всё тут!
- Ну смотри… смотри… - проронил Николай Николаевич.
Видя, как из лагеря уходят в одиночку и группами вооружённые партизаны, Юта нервничала. Когда посылали на задание Лилю, Юта шла к Михайлову. Упрашивала. Уговаривала. Требовала. Даже плакала.
Пётр Алексеевич - человек волевой, строгий и даже несколько суровый - при Юте совершенно терялся. Он считал Юту смелой партизанкой, которой можно бы дать опасное задание с уверенностью, что она выполнит его. Начальник разведки вроде бы мог разговаривать с нею, как со взрослым подчинённым, потребовать: «Прекрати слёзы!» - и Юта перестала бы плакать; сказать: «Оружие тебе не положено», - и она бы ответила: «Есть оружие мне не положено!» Легко и просто! Но ведь она была ещё совсем девчонкой, поэтому Пётр Алексеевич и не знал, с какой стороны к ней подступиться.