— Я согласен, — не колеблясь, сказал Кирилюк.
— У вас есть время подумать.
— Зачем же? Вы открыли все карты; если бы у меня было вдвое меньше шансов, я ответил бы точно так же.
— Я сразу же понял, что вы согласитесь… — И вдруг: — Как вы сказали — внутренний голос?..
— Но ведь вы учили меня доверять только фактам…
— У тебя хорошая память! — снова перешел на, “ты” Скачков.
— Она необходима разведчику.
— Ну не будем терять времени. Нас интересует все, что имеет отношение к лаборатории Мора. Где она находится, объем и направление работ, система охраны, промышленная база. Особенно важны координаты предприятий… Все, даже любые мелочи — иногда и они дают ключ к решению важных вопросов. Очень важно добыть оригиналы или копии научной документации лаборатории, работ отдельных ученых, схем, формул, хотя, — вздохнул, — это почти невозможно.
— А случай с тетрадью Геллерта…
— Такие случаи почти не повторяются. Почти… Думаю, тебе надо под каким-нибудь предлогом вытащить Лотту в Берлин.
— И я думаю, что это единственно правильный ход. Без Лотты, пожалуй, ничего не выйдет — ни знакомство с Лауэрами, ни встречи с Мором.
— Жаль, что они знают тебя как Германа Шпехта, — досадливо поморщился майор. — Мы могли бы снабдить тебя такими документами!.. — Несколько секунд помолчал, обдумывая что-то. — Пятнадцатого марта, в три часа дня по берлинскому времени будешь ждать меня на углу Унтер-ден-Линден и Фридрихштрассе. Если не явлюсь до четырех, придешь в это же время шестнадцатого и семнадцатого. Если меня не будет и в эти дни, считай, что ты счастливее меня, и действуй по собственному разумению…
— К чему же такой пессимизм?
— Я вовсе не собираюсь попадать в гестапо. Но мы обязаны быть готовы к худшему. — Скачков, придвинувшись вплотную к Петру, заглянул ему в глаза. — Ты все понял?..
Глава четвертая
В Берлине
Петро даже не надеялся, что все так быстро уладится. Он думал, что придется искать различные предлоги, долго уговаривать Лотту немного повеселиться в столице, а дело вот как обернулось! Что ж, начало неплохое! И Петро с удовольствием помогал Лотте в ее приготовлениях к поездке. Только теперь он окончательно понял, что означают для женщины сборы в дорогу. Лотта упаковывала свой чемодан полдня, открывала все шкафы, просматривая платья, костюмы и обувь. Перебирая наряды, она затеяла с Петром веселую игру, которая одинаково нравилась обоим. Лотта надевала платье и демонстрировала его, а Петро должен был вынести окончательный приговор — оставаться платью в шкафу или занять место в одном из ее больших дорожных чемоданов.
Они уже просмотрели большую часть гардероба: наконец, наступила очередь ее любимого платья, сшитого из какого-то блестящего, дорогого материала. Платье красиво облегало стройную фигуру Лотты — оно было без рукавов, и нежные белые руки с ямочками около локтей выгодно выделялись на темном фоне.
Даже не глядя на Петра, Лотта почувствовала, что он любуется ею. Подняла на него глаза — и вдруг, смутившись, убежала к себе. Она сбросила платье и осталась перед зеркалом в одной прозрачной рубашке, сама удивляясь пленительной красоте своего тела, готовая многим пожертвовать ради ласки Германа.
А Петро проклинал себя за то, что ему нравится эта женщина. Давал себе торжественнейшие обещания не увлекаться ею, но не был уверен, что сдержит их. Одно лишь знал твердо: ничто не помешает ему сделать то, ради чего ехал в Берлин.
Лотта и Петро выехали ночным поездом, а утром уже были в столице.
По-весеннему припекало солнце, звонкая капель радовала слух. Солнце отражалось в лужах и окнах; даже на длинном стволе зенитного орудия, стоявшего в привокзальном сквере, играли солнечные зайчики. Эта игра света и теней скрашивала уродство города, где все говорило о войне — разбомбленный дом напротив вокзала, длинная очередь у магазина…
Петро бросился было искать такси, но Лотта остановила его — их встречал роскошный черный “мерседес”.