Катерина Викентьевна снова проговорила то, что уже было сказано, только несколько иными словами. Алекс понимал, чего от него ждет заведующая и еще понимал, что она хочет, чтобы он сказал об этом первым, так ей удобнее.
– Раз так, то давайте я уволюсь, чтобы всем было бы хорошо, – сказал он, беря лист бумаги из стопочки, которая всегда лежала на углу стола заведующей. С какого числа писать заявление?
– Пишите с завтрашнего, – ответила заведующая. – Чего тянуть? И учтите, что если кто-то будет интересоваться, то я, так уж и быть, дам вам хорошую характеристику. У вас еще все впереди, я не хочу ломать вашу профессиональную жизнь в самом начале…
«…но и помогать тебе не хочу, надоело», мысленно добавил Алекс. Ему было ясно, что в Братске больше нечего делать. Врачом его никуда не возьмут с такой-то репутацией. Про хорошую характеристику Катерина Викентьевна добавила только для того, чтобы подсластить горькую пилюлю. Ей никто и звонить не будет по поводу доктора Бушмакина. Весь местный медицинский мирок давно уже знает, что это за фрукт-ананас (еще одно любимое выражение матери).
Глава третья. Не сразу все устроилось, Москва не сразу строилась
За отцовский бизнес, включая коттедж на берегу Байкала, который был оформлен не в личную собственность, а как турбаза, принадлежащая ЗАО «Савва плюс», Алексу заплатили смехотворно мало. Да что там – смехотворно! Унизительно мало – миллион двести пятьдесят тысяч рублей. Но это если посмотреть с формальной стороны. А, с другой стороны, Алекс получил невероятно много, ведь в качестве бонуса к деньгам прилагалась его бесценная и единственная жизнь, так что жалеть было не о чем. Алекс и не жалел, его волновало другое – перспективы доктора Бушмакина.
Сидя без работы, Алекс, как и положено организованному человеку, времени даром не терял. Почитывал умные медицинские книги и запоем смотрел медицинские сериалы, как наши, так и зарубежные, только не ситкомы какие-нибудь, а те, что посерьезнее. Сериалы, большей частью безграмотные с медицинской точки зрения (это даже Алексу нередко было ясно), давали полезные сведения об устройстве медицинской жизни – как проходят консилиумы, как нужно общаться с родственниками пациентов, как ведется диагностический поиск и так далее. За доктором Хаусом Алекс даже кое-что записывал в тетрадку. Попутно научился с грехом пополам читать кардиограммы. Во втором терапевтическом отделении его неспособность распознавать острые инфаркты миокарда вызывала недоумение – и это врач, прошедший ординатуру по кардиологии? Сначала Алекс попробовал было вникнуть в эту мудреную премудрость, но сразу же запутался в потенциалах и векторах и понял, что начинать нужно со школьного курса физики, которую он начисто забыл. Тогда решил сделать ставку на зрительную память. Перечертил самое основное на листочки, и развесил эти листочки в туалете. Через неделю спокойно отличал острый инфаркт нижней стенки левого желудочка от блокады правой ножки пучка Гиса (а что там за пучок такой знать не обязательно, тем более, что это заболевание лечению не подлежит).
Саньковская субара и Светланина тойота оказались «кредитными», причем оба кредита были погашены лишь частично, процентов на пятнадцать-двадцать, так что тачки забрал банк, выплатив Алексу какие-то невеликие суммы. Алекс удивился тому, что богатый отец покупал машины в кредит, но еще больше его удивило отсутствие крупных сумм на личных банковских счетах отца. На момент принятия наследства там, в общей сумме, лежало меньше миллиона. У Светланы денег тоже было не густо – каких-то триста тысяч (к слову будь сказано, что никакая ее родня к моменту вступления Алекса в права наследования не объявилась, так что делиться ни с кем не пришлось). Таким образом, самым богатым «спонсором» Алекса оказался Санек. Алекс заподозрил, что настоящие средства Савелия спрятаны на каких-то потаенных счетах или, может, вложены в драгоценности, хранящиеся в банковских ячейках. Прекрасно понимая, что самостоятельно он этот вопрос прояснить не сможет, Алекс обратился к Гелию Назаровичу, который после отстранения его от управления отцовским бизнесом открыл консалтинговую контору на улице Рябикова.
– Я знаю, что у отца где-то спрятаны крупные суммы, – сказал он, пристально глядя в бесцветные рыбьи глаза Гелия Назаровича (все было отрепетировано заранее – и что говорить, и как говорить, и как при этом смотреть на собеседника). – И я их найду, обязательно. Я понимаю, что никто не осведомлен об отцовских делах лучше вас и потому предлагаю вам сорок процентов от того, что я получу. Чистых сорок процентов – налом в руки.