На полу лежала просто огромная шкура медведя. Стены, от пола и до потолка, были украшены потрясающими картинами. Библейские сюжеты, греческие мифы, портреты хороших знакомых и близких друзей, натюрморты и всевозможные пейзажи.
Их было очень много.
Несколько сотен, может и больше. Те, что не помещались уже на стенах, стояли ровными стопками на полу. Касаясь некоторых, пожелтевших холстов, не мог сдержать улыбку. Он так поздно познакомился с таким удивительным человеком. Так много времени потерял. А ведь мог еще больше узнать о нем. Разглядывая его творения, словно касался тех граней его души, которые были уже незримы. Ведь творчество действительно уникально. Оно позволяет проявлять себя во всей красе, в тысячах мелочей.
Мужчина долго переходил от одного полотна к другому, присматривая и отбирая лучшие. Удел художников таков – все эмоции они пропускают через себя, а сами страдают. Мучаются от того необъяснимого шквала и переживаний, которые порою накрывают их. С головой.
- Соня, - достав мобильный, заговорил с подругой. – Картины отобрал. Могу их сейчас в галерею привезти?
- Здравствуй, дорогой. Да, конечно. Только я еще дома. Малыша кормлю.
- Давай заеду за тобой?
- Не стоит, - отмахнулась Воронова. – Сейчас водителя Мити вызову, он как раз установил детское кресло.
- Ладно, тогда дождусь тебя тут, в квартире.
- Скоро буду. – ответила подруга прежде, чем отключиться.
Пока он ждал ее, рассматривал и личные вещи отца. Кисти, забытые рубашки со следами масляных красок, какие-то ежедневники. И вдруг, взгляд упал на шкатулку. Непримечательная на первый взгляд, она была покрыта толстым слоем пыли. Позабыв о воспитанности, Свят просто стер ее рукавом тонкой рубашки, и покрутил в руках. Мгновение, и он заглянул внутрь.
- Папа, - тихо прошептал, сглатывая накатившие на глаза слезы, - Неужели ты оставил мне подарок?
Пропуская сквозь пальцы вычурную ленточку, рассматривая засушенный цветок, он коснулся пожелтевших писем. Здесь он обнаружил и более свежее. То самое, которое лично отправил Профессору, по старинке, перед своим приездом. Не верилось, что он его сохранил. Еще обнаружил на дне несколько перламутровых пуговиц, вышитый, ажурный платок и совсем маленький клочок бумаги.
Записка!
Открыв ее, ювелир вынужден был присесть на стоящее рядом кресло.
“Сын, спасибо за то, что появился в моей жизни. Спасибо, что разбавил серые, унылые будни умирающего старика яркими красками. И да, я знаю, что, читая это письмо, меня ты не обнаружишь рядом. Это нормально, когда сыновья и дочери хоронят родителей, а не наоборот.
Так многое хочется тебе сказать и написать. О том, как сожалею, что ты рос без меня. О том, что я счастлив, что и Соня появилась в моей жизни. Пожалуйста, не ревнуй к ней. Вы для меня лучшая награда от Всевышнего, и по-отцовски, молю лишь о том, чтобы ваша жизнь была наполнена счастьем.
О чем еще жалею? Что так и не увидел твоего сына или дочь. Что они никогда не назовут меня дедом.
Учись на моих ошибках. Борись за свое счастье! Люби всем сердцем, не признавая полумер.
И будь счастлив, мой мальчик!
Твой непутевый отец”
Он не слышал звонка Сони. В ушах стоял тягостный шум. Это послание, словно отправленное прямиком с того света, было важнее всех мыслимых и немыслимых сокровищ. И лишь тогда, когда услышал детский плач, резко обернулся.
Воронова стояла рядом. Бледная, точно первый, декабрьский снег.
- Я звонила, … а ты не брал.. Подумала, что что-то случилось.. – слова путались, впрочем, как и мысли. Сердце трепетало в груди. Полански наблюдал за тем, как Соня поглаживает спинку малыша, пыталась успокоить его, и приходил в себя.
Подскочив, в два шага сократил расстояние между ними, и бережно обнял девушку.
- Все хорошо, - проговорил, теперь поглаживая уже Соню. – Все хорошо.
Ребенок между ними уже громче захныкал. Отстранившись от подруги, Свят взял его, и принялся нежно убаюкивать. Поражаясь внутреннему порыву, разглядывал гостью, и словно видел впервые. Спустя несколько бесконечно долгих минут, плач стих. Девушка ничего так и не сказала, лишь смотрела на друга с примесью недоверия и восхищения.