Кстати, в политуправлении Народной армии, где занимаются подобной работой, трудно найти военнослужащего с собственными независимыми суждениями. Хотя мой собеседник носил мундир полицейского, но в душе еще оставался студентом. Сам он не скрывал этого.
Мое впечатление о нем как о человеке с доброжелательным и мягким характером сложилось не случайно. Совсем недавно он говорил мне, что если я не принесу оставленный мной в лесу автомат, то мне не жить на этом свете. Однако мне показалось, что вскоре он забыл про эти слова. Он был совсем не строгим и не внушал страха. Он постоянно повторял: «не могу понять, что происходит».
Я вытаскивал из кармана одну вещь за другой и выкладывал на старый стол. Содержимое моих карманов было небогатым: ложка, железный стакан, записная книжка. Взгляд полицейского прежде всего упал на записную книжку. Он взял ее и стал медленно листать, обращая внимание на самые существенные места. Быстро взглянув на меня, он стал бегло читать некоторые строчки. Я внимательно следил за выражением лица моего собеседника.
Про себя я подумал, что если ему двадцать два или двадцать три года, то он старше меня всего на три или четыре года. Судя по тому, как он интересуется содержанием записной книжки, он наверняка студент. «Значит, когда я учился в средней школе, он учился в университете на юге страны», — промелькнула у меня мысль.
Так состоялась встреча двух молодых людей в то непростое время. Сначала это была встреча пленного и дознавателя, а затем учащихся с Юга и с Севера.
Что касается записной книжки, которую бегло читал мой собеседник, она была сделана из страниц Библии, случайно оказавшейся в нашем доме. Я сделал ее утром в начале июля, когда получил повестку о мобилизации. Прежде чем сделать записную книжку, я, обливаясь потом, усердно вырезал для нее перочинным ножом черную кожаную обложку. В эту записную книжку я день за днем в течение трех месяцев почерком, похожим на кунжутное семя, записывал обрывки своих мыслей. Так я впервые в жизни, отправляясь в неведомый путь, не зная, выживу или нет, завел дневник. Возможно, это объясняется тем, что в глубине моей души была мысль заняться литературной деятельностью.
Собеседник закурил папиросу, а лицо стало вроде добрее. Мягким голосом он неожиданно спросил:
— Увлекаешься литературой?
Сердце у меня забилось чаще, когда я услышал эти слова. Я почувствовал сильный прилив крови по всему телу. Мне показалось, что как будто я встретился с самим спасителем.
— Да, увлекаюсь. Поэтому перед уходом из дома и сделал эту записную книжку из Библии.
— Значит, сделал записную книжку как писатель… — После небольшой паузы, подумав, он спросил:
— Веришь в Бога?
— Нет, — ответил я.
— Стало быть, поэтому ножом вырвал кожаную обложку Библии… — При этом он слегка покачал головой.
— А каких писателей любишь?
— Люблю русских писателей XIX века — Толстого и Чехова. Особенно мне нравится Чехов.
Вдруг мой собеседник с небольшим чувством раздражения стал гасить папиросу о край стола, как будто хотел сказать: «Хватит! Почему я веду с этим малым такой разговор? Разве сейчас время для разговора о Толстом или о Чехове?»
Я заметил, что он явно хочет поменять тему разговора. В этот миг из записной книжки выпала фотокарточка, он согнулся и поднял ее с пола.
— Кто это?
— Мой друг, с которым я сфотографировался 30 июля сего года.
— Выглядите довольно бодро, — сказал он и слегка улыбнулся.
Это была фотография моего друга детства Чхве Чжинмана.
В тот вечер мы с ним два раза обошли тихую плотину. При нашей встрече он обычно говорил больше, чем я. И он, как бы по секрету, сообщил мне, что по токийскому радио слышал, будто с сегодняшнего дня будут задействованы войска ООН и ситуация ухудшается…
Его отец работал извозчиком, поэтому рядом с их домом всегда был привязан крупный вол и пахло пометом. Возможно, как наемный работник, отец был членом партии, но Чхве Чжинман и его старая мать были примерными пресвитерианами. В то время я догадывался, как мучился Чхве Чжинман в поисках ответа на вопрос: быть верующим или нет? Он был старше меня на год и лучше разбирался в литературе и в жизни.
Когда он сообщил мне, что с сегодняшнего дня войска ООН примут непосредственное участие в войне, я, откровенно говоря, отнесся к этой новости равнодушно. А он продолжал: