Выбрать главу

— Вот тебе, скажи, Аймерик…

— Да, мне больше всех Гавейн нравится. «Из них же первым, несомненно, обязан я назвать Говена»… И в этой истории он тоже лучше всех.

— А то! Вежественный, и воин самый лучший… Ха! Прям как ты. Вот ты им и будешь…

— То есть как…

— Ну, так. Не глупи, Аймерик. Ты же вылитый Гавейн, племянник короля! Раз уж мы рыцари Артура, так у нас и имена должны быть…

— То есть чтобы я был мессиром Гавейном? Ну, ребята, я же… я недостоин, вот что.

— Кто-о? Ты-ы?!

— Ну… я очень буду рад, и вообще он мне всегда больше всех, давно, как будто бы… Ну, когда-то…

— Вот и все! Порешили, мессир Гавейн! Давайте-ка за вас выпьем, у нас ведь вино еще осталось?..

…Основным энтузиастом раздачи имен оказался Ростан. Может быть, потому, что он был хмельнее всех — не то от вина (и правда пьянел очень быстро), не то еще от чего… Глаза его сверкали, смуглые руки хватались за все близлежащие предметы — Пиита выглядел бы крайне глупо, если бы не был столь искренне вдохновенен.

— Так, теперь ты, Николас, дубина немецкая!.. Кто тебе больше всех нравится? А ну, отвечай!..

Улыбка, румянец смущения, взгляд в пол. Гюи тряхнул друга за плечо, ободряюще потрепал по широкой спине, обтянутой дорогой, отороченной белым мехом одежкой… На самом Гвидно, как всегда, висели какие-то длинные лохмотья неопределенного цвета, с обтрепанным капюшоном.

— Ну, валяй, Николас! Не стесняйся. Все же свои. Мы же серьезно.

— …Артур.

— Что?!

— Мне больше всех нравится Артур… Король, — смущенно повторил Николас, улыбаясь своей тихой улыбкой. Хохот грянул, как раскаты грома, так что даже пламя в камине чуть подскочило.

— Король Артур! Губа не дура!

— Да, ты у нас даешь, Николас… Даешь! Выбрал, тоже мне! Самого лучшего!

— Ну, уж прости, дружище, но Артуром ты у нас не будешь, — Гюи восхищенно пихнул друга в бок. — Да не гогочите вы, дураки… Николас, я имел в виду — кто тебе нравится, чтобы им быть? Ну, как ты хочешь, чтобы мы тебя в Камелоте звали? Кто тебе из рыцарей ближе всего?

Николас, которого вконец засмущали, пробормотал что-то себе под нос. Новокрещенный сир Гавейн наклонился к нему, чтобы расслышать.

— Что? Бедуайер?

— Ну… Да. Бедуайер. Бедивер.

— Так про него же мало чего известно, — искренне удивился показушник Ростан. — Ну, рыцарь, он даже не особенный герой какой-нибудь… Только вон Кретьен написал, что он «без промашки играет в шахматы и шашки». И в большинстве историй он не участвует…

— Ну и что. А зато он бу-бу-бу…

— А? Зато он что?

— Всегда был рядом с королем… До конца, — более раздельно и громко повторил Николас, обводя друзей неожиданно твердым и ярким серо-синим взглядом. Смех исчез сам собою, и Гвидно, словно ставя точку в конце речи, хлопнул о Николасову ладонь своей веснушчатой рукою.

— Ну, значит, так. Да здравствует сир Бедивер, рыцарь Лоэгрии!

— Да здравствует, — еще слегка шутливо отозвался Ростан, в глазах которого плясали алые языки огня.

— А ты-то сам вообще кто? — неожиданно напустился на него Гвидно, вскидываясь, как петух. — Только к другим пристаешь, а сам еще не сказал, кем будешь…

— Ну, со мной-то все понятно. Я же окситанец.

— И что? У короля Артура было много рыцарей из Тулузы?.

— Нет, — Пиита обвел лица друзей почему-то торжествующим взглядом. — Но настоящий куртуазный рыцарь, который понимал много чего в любви и во всем прочем, только один. Сир Тристан.

— Тристан?!

— А что, разве я не похож? Даже имена созвучные: Ростан — Тристан… И он был славным героем, а что любовь у него получилась несчастная — так это все грубые франки виноваты…

Аймерик не сдержался и фыркнул; соотечественник сверкнул на него темными глазами.

— Я сказал что-то смешное, мессир Гавейн?..

— Да нет, нет, все в порядке. Славный герой.

— Ну то-то же. А то я и не посмотрю, что вы — племянник Короля, сир…

Аймерику же просто вспомнилось, как славному герою опять подбили глаз не далее чем в неделю назад Гугоновы ребята, а потом повели его к своему командиру, в плен — но Ростан сбежал благодаря военной хитрости: притворился, что ему очень надобно по нужде, а когда бдительность стражей задремала, давай Бог ноги… Ничего, вот сир Тристан даже нищим переодевался, чтобы свою возлюбленную еще раз увидеть. Так что Пиитины хитрости — как он притворялся глухонемым, чтобы увильнуть от расспросов Аннетиного отца, чего-й то он делает в церкви подле его дочери — это еще ничего, только помогает образу знаменитого любовника.