— Ален, вы ко мне?
— Да, монсеньор…Если позволите…
— Аймон, возьми коня! — Анри легко спешился, подошел к вассалу, стягивая по пути перчатки с широкими раструбами. — Что у вас, Ален? Говорите поскорее… А вы, ребята, продолжайте, не останавливайтесь! Антуан, сейчас, кажется, твоя очередь! Шпорь коня — и пошел!..
Де Мо, нервно приглаживая темные короткие волосы, изложил суть своей просьбы. Со времени смерти старшего брата он сильно изменился; если детство и первую юность Ален провел в тени Жерара, то теперь все его свойства обрели новую жизнь. Он воистину походил на своего отца в молодости, только рядом не было никого, помнящего те годы, чтобы об этом рассказать. Вот покойный граф Тибо узнал бы и повадку, и голос, и манеру втягивать яркие губы — словно бы некий семейный демон рода де Мо, потеряв всех остальных жертв, теперь полностью завладел младшим сыном. Те же горькие болезни раненой чести, которыми страдал отец. Та же нарочитая уязвимость, слабость и вместе с тем агрессивность характера, которая съедала весь сердечный пыл старшего брата. Все то же самое, только без пыла, без резких вспышек дурного или веселого настроения: Ален, в отличие от обоих Жераров, считался человеком довольно-таки холодным.
Графу Анри было недосуг разбираться в тонкостях чужих родовых проклятий; просто Алена де Мо он не любил. Ни за что, чисто инстинктивно — как рычит и поднимает шерсть на загривке пес, чувствуя чуждый кошачий запах. Нелюбви своей благородный Анри старался не выказывать — но она иногда сама собой вылезала наружу, сквозя в пренебрежительной речи или во взгляде, и человек болезненно ранимый, как Ален, конечно же, не мог этого не замечать.
Вот и сейчас он, излагая свою просьбу, внимательно следил за сменой выражений на лице сеньора — и порывистому Анри казалось, что холодный взгляд вассала копается у него в голове. Он нахмурился и отказал.
И всего-то хотел де Мо пустяка — когда в следующий раз, ко дню Всех Святых, соберется Мари в Пуатье, он просился сопровождать ее: там намечался турнир, и последний представитель своего рода хотел в нем поучаствовать. А заодно пожить при дворе госпожи Алиеноры. Ведь там, говорят, то и дело собирается цвет французского рыцарства, и пуатьерский двор в присутствии королевы двух королей обретал тот самый блеск и размах, к которому столь стремилось честолюбивое Аленовское сердце… Но Анри, двинув бровями и следя взглядом за возней оруженосцев, обронил только несколько слов:
— Да нет, не стоит, благодарю вас. Кретьен съездит.
Де Мо втянул губы. Этого имени ему вообще слышать не хотелось, особенно в подобной речи; терзая суставы пальцев так, что они трещали (от отца унаследованная привычка, в свое время раздражавшая еще старика Тибо), он осведомился, пристало ли в столь почетную поездку отправлять человека столь низкородного.
— Кроме того, ведь есть немало дворян, готовых услужить вашей супруге, мессир, — голос его столь явно упирал на слово «дворян», что Анри вскинулся.
— Да нет, Ален, я же сказал, — Кретьен съездит. Не утруждайте себя, ему уже не в первый раз. Это все, о чем вы хотели говорить?.. А то я, в общем-то, занят…
Анри не любил, когда не любили его друзей. В частности — его лучшего друга, которого давняя близость еще Бог весть когда сделала для Анри равным. Которого, черт возьми, не за что не любить!.. А тут еще всплывает эта дурацкая куча навоза, эта беда с «незаконным» Кретьеновым рыцарством, намеки на его, Анри, самоуправство, которыми графу Тибо все уши прожужжал, помнится, отец этого самого де Мо…
— Нет, монсеньор, — голос Алена от гневной обиды стал совсем высоким. — Я еще хотел… сказать, если позволите.
— Ну, так говорите поскорее, — еще не предвидя беды, нетерпеливо хлопнул перчаткой по бедру владетель Шампани. Так, с досадливым желанием поскорей освободиться, он взял легкою рукой кубок с отравленным напитком и выпил его единым длинным глотком.
(Говорите и ступайте прочь, вы мне надоели, просквозило в его голосе — да, та самая раздраженная нотка, которая никогда не прозвучала бы, обратись он к своему любимцу… К черноволосому простолюдину, которого Анри подпустил к себе ближе, чем брата. Если б не это, все могло бы случиться иначе, но теперь де Мо уже не мог не ударить в ответ.)
— Как вам угодно, мессир… Не мне вам советовать, кому стоит доверять, мессир — рыцарям, чьи отцы служили вашим предкам верою и правдой, людям благородной крови или…
— Да, де Мо? Так кому же? — брови Анри опасно сошлись на переносице, но было уже поздно.
— Тому, кто носит рыцарские шпоры противу всяких правил, только по вашему, монсеньор, попустительству. Наглому простолюдину, который столь хорошо втирается в доверие, чтобы потом топтать ногами вашу честь… За вашей же спиной…