— Ты прекрасна, — наконец вымолвил он.
— Ничуть. Ты просто устал.
— Нет, я серьезно, я еще никогда не видел такого восхитительного создания.
— Ты так думаешь?
— Я так чувствую.
— Милый, я не ангел.
— А я не бог.
— Как ты думаешь…
— Я думаю, что это вполне тебе подойдет. Если только ты добавишь вот это, — он раскрыл свою ладонь — там блестела золотая цепочка, на которой висело искусно выполненное сердечко с рубином в середине.
Йованна слегка улыбнулась, опустила взгляд и подставила ему шею. Пытаясь не опускать руки ниже допустимого предела, он одел на нее цепочку и медленно застегнул сначала замочек, потом шнурки от платья на спине. Она закинула голову и посмотрела искоса ему в глаза. «Еще один безумный момент…» — голова кружилась, словно под дурманом молодого вина. «Я люблю тебя» — стучало в его голове, но губы не повиновались мозгу и скользили к ее губам. Взгляд поймал строгое лицо швеи, он отпрянул. Рука инстинктивно потянулась за кошельком. Немного смущенный, он вышел из магазина, пропуская свою даму вперед.
Вполне довольная состоявшейся покупкой и неожиданным подарком, Йованна схватила его за руку и заставила бежать за собой как мальчика. Как того далекого и стоящего за стеной лет и верст мальчика в великом русском городе. Взрослое в Мстиславе тихо и злобно шевелилось, покрываясь пятнами недоверия и смущения. Но ребенок, который держал его за руку и увлекал вперед, не показывал и тени сомнения: они бежали в гору.
Пещера их встретила долгожданной тенью. Йованна по-хозяйски отодвинула камень с таким проворством, что Мстислав даже не успел помочь ей.
— Зачем мы сюда пришли? — спросил он.
— Я хочу показать тебе одну вещь.
— Ты сводишь меня с ума, я хотел бы узнать о тебе все. Хочу видеть, как ты живешь изо дня в день, как ты поешь и как ты спишь, хочу приносить тебе цветы и помогать тебе во всем, хочу делить с тобой твои беды и радости.
— Я хочу показать тебе только одну вещь!
— Это торг?
— Почему ты замечаешь только себя?
— Я хочу посмотреть и на эту вещь. Но я не замечаю себя, разве я говорю о себе? Защищать тебя, остаться в твоей жизни навеч…
— Погоди. Не давай обещаний, которых не сможешь выполнить, — прервала его Йованна, аккуратно вытаскивая сложенную простынь, всю как будто усыпанную пухом. Пух был измазан чем-то жирным, оттого смотрелся приглаженным и некрасивым.
— Ты не веришь в вечную жизнь?
— Я верю в свободу.
— В чем же ты свободна?
— В том, что делаю то, что хочу.
— Разве ты можешь захотеть не дышать и не дышать? Разве можешь проплыть пять тысяч миль без корабля или плота? Разве ты можешь подняться в небо? Какая свобода?
— А разве нет?
— Ну, попробуй.
— Ты не веришь в чудеса?
— Если хочешь, я поверю.
— Ты изрядный плутишка, Слава. Кто мешает тебе верить в чудеса?
— Кто мешает тебе жить вечно?
— Свобода.
— Чем же вечная жизнь не чудо?
— Попробуй закрыть глаза и представь себе другой мир — который существует только для тебя.
Он покорно закрыл глаза. В сознании встал овал ее лица, он обнял ее за талию. Лицо его улыбнулось.
— Довольно, теперь скажи: то, что ты видел, никогда не было?
— Не было.
— Никогда и нигде, даже в твоей вечной жизни?
— За прошлое я не ручаюсь…
— Нет твоего прошлого, нет будущего. Ты же живешь вечно.
— Хорошо, я не знаю.
— Ты не знаешь? Ты это видел?
— Да.
— Ты это ощутил?
— Да.
— Это было?
— Нет.
— Почему нет? Почему тогда ты смотришь на город, на порт и на ночь, на месяц, на меня, и считаешь, что это было, что это есть?
— Потому что это существует помимо моего сознания.
— Неужели?
— Ты же тоже видишь город, порт и месяц. Другие видят.
— Разве ты можешь стать мной и увидеть то, что вижу я?
— Это, наверное, и будет чудом?
— Никакое это не чудо — притвориться на минуту другим человеком. Известный трюк. Много раз за жизнь ты его проделывал, когда врал. Просто создавал другую реальность.
— Выходит, что и ты врешь, когда говоришь о свободе — нельзя перехитрить окружающий мир. Можно только создать параллельную реальность.
— Да почему ты решил, что это параллельная реальность? Если бы ты мог видеть то, что видят птицы и слышать то, что слышат рыбы, а ты не можешь даже сказать, какого цвета эта гора внутри.
— Вот и нет никакой свободы! Узнать, какая эта гора внутри, можно только, если пробить в ней дыру и посмотреть. Не путай то, что невидимо и неслышимо и то, что нам еще неизвестно, с тем, что мы знаем наверняка.
— Не надо никакой дыры. Она красная.
— Почему красная?
— Потому что я так решила. Ты можешь думать, что она зеленая. Это и есть свобода. А сейчас я покажу тебе чудо.
Она расправила простынь, внутри ее оказались прочные прутья. Схватившись за приготовленные специально из овечьей шкуры ремни, она распростерла руки. На руках ее дергались два крыла. Мстислав ахнул.
— Ты же упадешь и разобьешься.
— В третий раз, — усмехнулась она.
— Я тебя не пущу.
— Ничего не случится, это же чудо. Ты ведь не ждешь, что я полечу, но очень сильно захочешь этого, когда я оторвусь от этого уступа. И я полечу, будет ровно так, как ты захотел, и так, во что ты не верил. Ты будешь хотеть, чтобы я не разбилась?
— Нет… то есть да. Я не хочу тебя отпускать.
— Ты непоколебимый собственник.
— Неправда, я же забочусь о тебе.
— Как? Мешаешь мне быть свободной?
— Прости, я не думал, что…
— Что в мире бывают чудеса?
— Что мой ангел летает… — тихо сказал он и поджал губу.
— Не обижайся. В городе есть много девушек, которые бы уже лежали в твоих объятиях, испытывая чувства, сходные с полетом. Это я ненормальная, не как все.
— Тогда ты самая очаровательная из всех ненормальных.
Она опустила крылья.
— Может быть ты?
— Я? — с ужасом в голосе спросил он.
— Нет ничего лучшего, чтобы побороть страх, кроме как его испытать.
— Нет. Я не верю, как я могу? Я не умею летать.
— Тогда полечу я, — решительно сказала она и подошла к краю.
Мстислав схватил ее за руку, потом за талию. Она смотрела на него с презрением:
— Не трогай меня. Слишком много таких ходят вокруг моего трактира, и ищут дешевой наживы. Спорю на динар, что ты считаешь себя вечно правым и всегда думаешь, как прожить этот день!
— Йованна, я не …
— Молчи! — крикнула она и, смягчивши тон, продолжила, — Я знаю, что тоже самое ты можешь сказать и мне. Твоя мысль сосредоточена на том, что может произойти, моя — на том, что не может. Ты принес в мою жизнь радость, которой я не испытывала прежде, я тоже хочу поделиться с тобой своей радостью. Разве не об этом ты мечтал?
«Девушка-смерть», — подумал он, — «Сейчас я отправлюсь в последний полет. Добровольное самоубийство. Смерть воеводы Суторины. Война, предательство. Кто она, в конце-то концов? Могу ли я верить ее словам? Или этим промасленным крыльям? Но не могу же я быть трусом? Просто так сдаться и быть трусом?»
— Откуда эти крылья?
— Ты летишь или нет?
— Я не могу так. Мне надо все взвесить.
— Ладно, — сказала она и начала складывать крылья в укромное место.
— Нет-нет, подожди, — я никогда себе этого не прощу. Ведь мы же живем вечно, не так ли?
— А чудес не бывает. Бывает просто очень сильный ветер!!!
Мстислав усмехнулся, надел крылья, еще раз взглянул на нее, и шагнул к обрыву, все еще надеясь, что она скажет «Стой!».
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросила она.