— Слушай, старец, отец говорил мне, что в странах далеких никто меня и понять не сможет, все иначе говорят, неясно. Как же так вышло, что за столько верст немерных упало слово родимое?
— О-о, младе, то повесть древних лет.
И начал старик свою притчу:
«В далеком прошлом, когда Рим столицей одного мира был, а Константинополь, Царьград который, — другого, случилось солнечное затмение. Не стало Солнца видно в степях далеких. И люди, жившие под этим солнцем, снялись с шатров кочевых своих — пристанищ временных — и пошли искать себе новое солнце, которое не гасло бы. Не зная богов, да наук не ведая, билось их варварское сердце быстрее в два раза, и скакали они по степям горним топотом. С тех пор имя племени этого затерялось в годах, остались одни отголоски их копыт.
Отчаяние, в которое впали варвары, передалось бродившим окрест племенам. Под набегами варваров горели деревни сарматов древних да угров неприкаянных. Жужани скакали в пустыни восточные, монголов будя по дороге. Снимались с мест своих люди насиженных да обжитых и в дорогу собирались. Племя гуннское великое вскачь пронеслось от Хорезмских земель через Итиль-реку, да наискось выжгло земли славянские. Веков пять прошло от рождения Христа, а варвары, его не знавшие, забили кол на Капитолии, да купол Царьградский в море сбросили. С тех пор три века была беспокойна земля наша. Великое переселение народов, неся с собой кровосмешение и новоязычие, смерть и эпидемии, новые города и новые костровища, пронеслось по Европе.
Едва от гуннов оправившись, славянский союз полег под нашествием обров. Имен их тоже не помнят, даже в тех местах, откуда я родом, хоть и жили они на Дунае по соседству. Так и звали их — обрами, то есть абреками — безымянными. Обры злы были, как волки голодные и спасу не давали по лесам и полям ни единой твари.
В великое отчаяние впали незащищенные славянские племена. И оружия у них не было, и крепости их деревянные против огня варварского не спасали. И снялись славяне, гонимые из домов своих угрозой нешуточной, в повозки побросали свои пожитки да толпами дикими словно кочевники какие бросились наутек. И подгонял их ветер северный холодный, да гунны с обрами хмурые с копьями и саблями острыми наперевес. А пуще всего подгоняла их совесть, что кликала трусами несчастных этих. Позором великим славянским были те годы. Позором звали себя мужчины во цвете лет, мечи сложившие, да в охапку скарб свой взявшие. Покрикивая слово это, шли они далее, ища безопасного уюта душе своей трусливой, да от души не могли ни уйти, ни расстаться.
За время это навсегда расстались полянские племена Киева с братьями-полянами, на запад ушедшими, позже польским племенам имя давшие. Хорваты — с белыми хорватами, что на ужгородских землях свое княжество обосновали. А сербы лужицкие от своих собратьев балканских на тысячу верст по Дунаю Великому поднялись — и река эта, Истр могучий, единственное, что их соединяет. Бывает, загрустит лужичанин о родине своей далекой и братьям своим и сестрам посылает кораблик по Истру. Истр — суровая река, но венду (так кличут лужичан в землях западных) в горе всегда помогает. И ниже по течению, у Белого города, выходят девицы хороводы водить и одна выловит из воды кораблик этот, да домой на полочку положит. И станет лужичанину легче на душе в момент этот, улыбнется он незримо.
Так расстались и словене, то бишь новгородцы теперешние, с братьями своими — словенцами. Словенцы, пройдя почти всю Русь поперек, выходили с земель славянских с хорватами, оттого зовут их порой хорутанами. Говорят, правда, что словен, словенцев, склавин и словаков всех объединяет их словенский, славянский корень. Потому сказать, откуда ильменские славяне на берегу Ядрана, точно никто не может.
В семье моей же из рода в род передавалась легенда о том, как нашли словене новую родину и поменяли язык, да так, чтобы русичей понимать, а те — их не понимали».
— Откуда знаешь так много, старче?
— Знаю много я, потому что чту предков своих да историю не забываю. И тебе того пожелать бы хотел, да на землях этих, если помнить все будешь — от ненависти умрешь, а коль не умрешь — мстить будешь. Негожее дело затевать. А помимо того, младе, я книг умных читал много, уж коль свидеться нам выпадет случай — тебе те рассказы отдам.
— Какие рассказы? — мальчонка забыл уж совсем, что едут они в лодке к скиту Горана, под ними красовалась темная вода Ильмень-озера, кругом ни души не было видно. Рыбки, не страшась сетей, выпрыгивали из воды и снова ныряли в пучину, водоросли ходили ходуном под днищем лодки. Но старец рукой опытной направлял суденышко к едва заметной полоске на горизонте — к вечеру быть им в скиту точно.
— Жизнеописание Великого путника, младе. То книга великой мудрости, она при правильном применении может многое. Но, слушай сейчас про то, как народ наш кочевал.
Бежали люди наши быстро, аж пятки блестели, да в шапках воздух посвистывал. Хотелось удрать им скорее от домов своих разрушенных, от утрат невосполнимых, да от грядущих разбоев. И те, на ком позор был великий, никак смириться с ним не могли, да сил и веры не было, чтобы смыть его кровью. Отчаяние и трусость остались в памяти и сделали их вечными странниками.
За время пути у них родились дети, и новое поколение выросло. И дети, посмотрев на муки родителей, не захотели стать такими же. Девушки их воспитали в них гордость утраченную и знать не хотели отцов своих. И поколение прежнее, нашло таки покой и избавление от мук совести своей. Трусость их и отчаяние покинули тела бренные, пошли искать по миру новых хозяев. А старцы сгинули, и трупы их по дорогам захоронены были без имен и украшений. Лишь слово одно указывало на их последнее пристанище: слово то было «позор». Шедшие следом племена слово такое предпочли забыть, как и дети впереди идущих. И значить с тех пор оно стало — «внимание», «осторожно», то есть край дороги, обочину.
Новые воины, без отцов росшие, жили мечтою — стать воинами славными и смыть позор предков своих. Дороги назад к разрушенным домам они знать не знали и шли вперед за южными звездами. Византийские воины, которых они встретили на пути, преградили им путь и продать в рабство хотели мужчин, а женщин себе присвоить. Но шаг за шагом, племя за племенем славяне дрались с византийцами, прокладывая себе дорогу вперед и смывая грехи предков своих. Драчливым племенем звал их император, да и они сами поняли, что в земли пришли эти не удирать, а драться. А нет ничего страшнее воина, который дерется за мечту свою, обагренный кровью друзей своих и проклятым прошлым отцов.
За поколением воинов у славян родились мальчики. Их уже грело теплое южное солнце, но дорога была все каменистей и гористей. И там, где в семье отец-победитель был в живых, долг свой считал он выполненным и дальше идти не хотел. Часть людей оставалась здесь, расселяясь промеж Истром и Савой на плодородных равнинах и богатых реках. И, предаваясь воспоминаниям о славных днях боевого похода, стали они жить в мире и согласии. Из детей славных воинов выросло гордое племя, считавшее эти земли своими навсегда и готовое, чтобы доказать отцам свою храбрость и удаль, разгромить любого ворога, подошедшего к очагу.
Но вдовы погибших воинов помнили о мечте несбыточной, за которую умерли их возлюбленные. И вдовы рожали мальчиков, которых тоже вдохновляли на подвиги и рассказывали о крае, где птицы прибрежные летают и солнце блестит, и где покой найдут они великий. Как можно было им остаться среди гордых племен, где мужья становились великими правителями, передавая свои знания и умения сыновьям, воспитывая в них князей будущих! Неужто вдовы способны были смириться, что умерший отец своим детям будущее холуев завещал? И двигались они вперед, носы задравши, и с мыслью не просто биться сыновей своих научить, но и выжить.