Ощущение, что наконец она хоть что-то делает правильно, придавало ей силы. Она не поднялась, пока не написала последнюю строчку. Слеза — и откуда она только взялась? — упала на страницу. Летти быстро взяла промокательную бумагу и прижала ее к слезинке, пока та не высохла. Слово, на которое упала слеза, расплылось. Ну и пусть. Она не может все снова переписывать.
Летти аккуратно сложила листок и отложила его в сторону. Взяв другой лист бумаги и разложив его перед собой, опять обмакнула перо. Так она и сидела с пером в руке над чистым листом. Слова не приходили. Летти положила перо и убрала бумагу. Будет лучше, если это послание она передаст на словах лично. Она сделает это утром, пораньше.
Солнце опустилось, и в комнате сгущались тени. Это был тот самый сумеречный час, когда летняя жара начинает сбрасывать свои железные оковы. Через раскрытые окна она слышала звук голосов на веранде. Там сидели Рэнни и тетушка Эм, наслаждаясь дуновением вечернего ветерка. Где-то в полях за домом заворковала пара голубей. Звук был жалобным, почти отчаянным.
Летти взяла сложенное письмо. Она задвинула стул и направилась к двери, прошла мимо туалетного столика. В зеркале мелькнуло ее отражение. Летти остановилась, пораженная. Бледная, сосредоточенная, со сжатыми губами и сурово зачесанными назад волосами, она была похожа на свою бабушку на портрете, который висел на лестнице в их доме в Бостоне. Отвернувшись, Летти быстро вышла.
Запах жарившейся курицы с .чесноком, луком и разными травами висел над задним двором и кухней. Было слышно, как Мама Тэсс бренчит серебром и помешивает что-то в кастрюльках на плите. Скоро позовут к ужину. Ей придется поторопиться.
Небо на западе становилось бледно-лиловым и золотым. Эти цвета окрасили блестящую поверхность пруда Динка. От воды шел легкий запах рыбы и гниющих водорослей. Поверхность казалась неподвижной. Но это было обманчивое впечатление. По водной глади скользили насекомые, другие нависали и беспокойно роились над ней. Время от времени раздавался шлепок и по воде расходились круги от хвоста охотившейся рыбы. Небольшое замутнение у берега было вызвано игрой лягушат и мальков. Похожая на стрелу тень на воде была плывущей змеей. Неподвижный силуэт в тени был голубой цаплей, застывшей на одной ноге в ожидании ужина.
Где бы ни была жизнь, там же таилась и смерть. Это неизбежно. Но ни один человек не имел права навлекать смерть на другого человека. Ни один.
Вот и дерево с дуплом. Летти положила письмо и вытащила руку.
Ее охватила боль, собравшаяся в груди. Шип придет сюда и будет стоять на том же месте, где сейчас стоит она. Он просунет руку внутрь и возьмет письмо, прикоснется к бумаге, которая была в ее руках. Он прочтет то, что там написано, и, может быть, улыбнется.
Летти протянула руку и коснулась дерева, прислонилась лбом к живой коре. Она знала, что будет трудно, но не ожидала, что так трудно.
Предательство. Он предал ее. Он взял ее тело и душу и так странно изменил их, что она едва узнавала себя. Он разбудил такие первобытные инстинкты, которые глубоко спят у большинства цивилизованных людей. С помощью влажного и жаркого климата этих мест, где жизнь бьет ключом, даже с помощью Рэнни, он превратил ее в какую-то шлюху. Только такая и может любить убийцу.
Любить. Это казалось невозможным. Летти почти не знала его. Он появлялся и исчезал в сотне разных обликов, разных настроений. Всегда был чем-то непохож на себя, такого, каким был в предыдущую встречу. Но он прикасался к ней, обнимал ее, укрывал ее от бури. Было что-то в его внешности, что заставляло ум и тело страстно желать. Это было выше, чем просто физическое влечение. Что-то, значение чего не может быть передано никаким словом, кроме слова «любовь».
Если она не любит его, почему его предательство вызывает такую боль? Почему она чувствует, что, выдавая его, разрушает себя?
Летти не могла стоять здесь бесконечно. Становилось темно. Ее будут искать. Она не хотела, чтобы тетушка Эм и Рэнни знали, что она сделала. Ведь они могли остановить ее. Они все узнают, разумеется, когда все закончится. Тут ничего не поделаешь. Они тоже подумают, что она их предала. Она очень сожалела об этом, ужасно сожалела.
Но другого выхода не было. Решение, единственно возможное, было принято. Теперь ей только оставалось пройти через все это, если она сможет.
Летти выпрямилась и повернулась. Подобрав юбки, она пошла назад, в Сплендору.
Рэнсом вышел из-за ив у дальнего берега пруда. Он стоял и смотрел вслед Летти сузившимися глазами, руки на поясе. Когда Летти скрылась из вида, он направился к дереву с дуплом.
ГЛАВА 16
Одни сумерки очень похожи на другие. Солнце село, свет померк, наступила ночь. Так было на протяжении тысячелетий и будет еще тысячелетия. Единственным отличием этого вечера от всех других за прошедшие недели и, конечно, от вечера накануне, когда Летти оставила записку в дупле, было то, что ветер дул с юго-запада. Горячий, сухой и порывистый, он шелестел листьями деревьев, пока они не стали стучать, как маленькие бумажные тарелки, и покрывал все в доме вуалью поднятой с дороги пыли. Именно этот ветер Летти считала причиной своей головной боли.
Летти и тетушка Эм сидели в Холле после ужина. Летти усиленно делала вид, что читает, а тетушка Эм обметывала наволочку, заменяя кружевную оборку, которая оторвалась во время стирки. Время от времени они переговаривались. Рэнни и Лайонел были на кухне с Мамой Тэсс, которая решила испечь хлеб и пирожные, подслащенные черной патокой, пока было прохладно, если в конце июля может быть прохладно. Когда пирожные будут готовы, они собирались отведать их с молоком, что охлаждалось в ведерке, опущенном в колодец.
— Утром, когда я была в Элм Гроуве, я разговаривала с Питером. Он, кажется, примирился с тем, что отцом у него будет янки. Томас пообещал ему маленькую тележку и пони. Нехорошо покупать благосклонность мальчика, но я полагаю, в любви и на войне все средства хороши. Кто бы мог подумать, что у солдата окажутся такие средства на все то, что он сделал? Хотя в последние годы я видела много офицеров, которые вытаскивали меч из ножен лишь исключительно для того, чтобы защитить накопленное.
— Наверняка такие были с обеих сторон, — сказала Летти.
— Салли Энн все еще прохладно к нему относится, но, по крайней мере, разговаривает с ним. Не уверена, что она держит его на расстоянии из-за того, что не испытывает к нему чувств. Скорее всего, причина в ее упрямой гордости. Представляю, что будет, если после всего сказанного и сделанного она откажет ему. Но он сам в это ввязался. А пока Элм Гроув защищено от сборщика налогов или кого бы то ни было еще, кто задумал бы захватить это поместье. Ужасно смотреть на все с этой точки зрения, но так уж выходит.
— Довольно практичный подход.
— Да, нам приходится быть практичными. — Тетушка Эм завязала узлом нитку и подняла наволочку, чтобы рассмотреть ее. — Салли Энн расстроена. Кажется, Анжелика, подруга Мари Вуазен, получила предложение, которое я не могу назвать иначе как непристойным. Какой-то мужчина набрался нахальства и предложил ей поехать с ним в Новый Орлеан и стать его любовницей. Если она захочет быть практичной, то согласится.
— Потому что она не чистой крови? — Голос Летти прозвучал резче, чем она хотела.
— А что же ей делать? Среди gens-de-couleur libres для нее нет подходящего мужа. Она слишком хорошо воспитана и образована, чтобы выйти замуж за освобожденного невольника. И больше нет громадного приданого, которое могло бы убедить белого человека взять ее в жены.
— Но любовницей!..
— Такие женщины пользуются в Новом Орлеане определенным уважением. У них есть собственные дома, лошади, экипажи. Связь может, а часто так и бывает, длиться годами. Иногда до тех пор, пока мужчина не женится, иногда до конца дней. Если есть дети, отец обеспечивает их и дает им образование. Такое положение ниже, чем положение жены, но гораздо выше положения уличных женщин. И жизнь такая совсем не так плоха.