Он говорил так легко, совсем без эмоций, кроме, пожалуй, насмешливого самодовольства. Звук его голоса действовал Летти на нервы.
— Да потому, что он был человеком чести, который не мог предать друга, которого мучило то, что он предавал других, незнакомых ему людей. Вам этого, конечно, не понять.
— Честь? У меня ее было предостаточно до войны. Больше, чем достаточно, и чести, и благородства, и гордости. Только все это из меня выбили при Шило и Геттисберге и еще в дюжине других сражений, а потом и в тюрьме у янки, пока я не подкупил охранника и не бежал. Честью не наполнишь желудок, она не прекратит боль и не вернет того, что потеряно. Она не стоит ломаного гроша, ваша честь.
— Но без нее человек — не более чем животное.
— Хорошо, в таком случае я — животное, богатое животное.
— А еще вор и убийца, — Летти разглядывала его узкое лицо, пустые глаза, узкие плечи и поражалась, как ей могло когда-то прийти в голову, что он мог быть Шипом. Наверно, она была слепа, она сама ослепила себя.
Он безжалостно улыбнулся. Улыбка не сделала его взгляд менее холодным.
— Забыли еще — «саквояжник». Но им я больше не буду. Я выхожу из игры. Хватит уступать дорогу напыщенным бывшим рабам. Хватит лизать сапоги «саквояжникам», быть у них мальчиком на побегушках. У меня будет больше денег, чем за всю жизнь раньше, и я буду важным господином. И для этого нужны только деньги, не честь.
— Ты ошибаешься, — сказал Рэнсом.
— Разве? Посмотрим, когда я возьму этот новый конвой с золотом, когда я буду сидеть в Новом Орлеане с домом в районе Гарден, с аристократической женой-креолкой, когда я буду дефилировать между кофейной и салуном днем, а по вечерам буду ходить в оперу, а ночи проводить у своей любовницы-квартеронки на Рампарт-стрит.
— Этого не будет.
Глаза Мартина сузились.
— О, это будет. Только вы уже этого не увидите, ни ты, ни мисс Летти.
— Тебе это не сойдет с рук.
— Неужели? У меня ведь нет чести, и я решил, что ты опять будешь козлом отпущения. Ну, а что касается мисс Летти, у меня с ней кое-какие счеты. Она оставила меня привязанным к дереву в одном нижнем белье на съедение комарам. Больше того, она взяла мои деньги, мои часы. Она подстроила, чтобы меня обнаружил отец Анжелики и запретил ей ехать со мной в Новый Орлеан. Из меня сделали дурака. Да, у меня на нее зуб.
— Кажется, мы еще не квиты, — бросила Летти, вскинув подбородок. — Из-за вас убили моего брата.
— А вот это не так.
— Но ведь наверняка… наверняка вы навели на него грабителей.
— Нет.
Летти похолодела и сжалась в комок. Это было страшнее, чем человек, который целился в нее. Она уже поверила в теорию тетушки Эм, захотела поверить. Теперь старые подозрения вернулись, и она почувствовала себя больной и неожиданно старой. Она медленно повернулась, чтобы посмотреть на Рэнсома Тайлера.
Рэнсом ответил ей взглядом, понимая, что сейчас происходит у нее в голове, сознавая также, что ничего не сможет сказать в оправдание. Он уже сказал ей все у прозрачной, холодной воды ручья, где погиб Генри Мейсон. Или она верит ему, или не верит.
Летти опять повернулась к Мартину. Подавленным от горя голосом она сказала:
— Все-таки это вы.
Он улыбнулся весело, как человек, который пережил триумф и хочет, чтобы кто-то знал об этом.
— Нет, я не подстраивал его убийство. Я сам его убил.
От боли Летти потеряла голос. Она прошептала:
— Вы…
— Это был почти несчастный случай, почти. Я знал, что он везет золото один. А мне нужно было отвезти в Монро кое-какие документы. Так, ничего секретного и важного. Я нагнал его у ручья. Не помню, что у меня тогда было на уме. Я устал быть бедным, мне надоело наблюдать, как другие — янки, чужаки, жирные дураки вроде О'Коннора — обогащались, хватали все, что плохо лежит. Мы спустились к воде напиться. Он встал на колени, чтобы взять черпак. Это было так легко, так легко. Я не мог отказаться от соблазна.
Картина, которую он нарисовал, была такой яркой, что Летти все живо представила. Она прикрыла рот руками, потому что боялась, что ее стошнит.
— Так это все и началось, у ручья. Потому что случайно меня там увидели двое джейхокеров, бандиты по имени Лоуз и Кимбрелл. Они забрали половину золота, будь они прокляты, и пригрозили, что если не буду снабжать их нужными сведениями, они донесут на меня. Но они не знали, с кем имели дело. Ведь игра могла вестись в обои ворота. Я предложил, что буду добывать сведения, но в обмен на половину награбленного. Иначе шериф узнает их имена. Все шло прекрасно, тем более что запас панцирей саранчи и шипов не иссякал.
— Теперь иссяк. Мартин пожал плечами.
— Ну, что же. Думаю, нам всем пора прогуляться в лес.
Летти не двигалась.
— Не понимаю, чего вы этим добьетесь?
— Вы разве не слышали? Сатисфакции от вас. Вы лишили меня возможности обладать Анжеликой. Думаю, самое малое, вы должны вернуть отнятое той же монетой. Ну, а Рэнсом… — все будет выглядеть так, если бы вы его убили после того, как он вами… попользовался. Карман, полный саранчи и шипов, записка со сведениями о грузе с золотом, несомненно обнаруженная вами, окончательно все запутают. Все решат, что сведения передавал он, а я… я буду жертвой обмана, несчастным другом, попавшим в ловушку и сообщавшим ему ценные сведения, ничего об этом не зная. Конечно, чтобы это сработало, вам, дорогая Летти, придется умереть от жестокого обращения в руках этого дьявола. Какая жалость, какая трагедия!
— Вы сумасшедший!
— Я? Возможно. В такие времена люди сходят с ума, но не я.
Рэнсом пошевелился. Когда он заговорил, голос его был спокоен и тверд:
— Сумасшедший или нет, но ты просчитался.
— Просчитался? Ты, конечно, просветишь меня, в чем именно? Думаешь, меня заподозрит шериф, этот бедный, запутавшийся человек?
— Полковник У орд видел улики.
— О, но я же сотрудничал с северянами и нарочно завел много друзей среди радикальных республиканцев. Не думаю, что полковнику позволят тронуть меня хоть пальцем, пока есть какое-то сомнение в мей вине. Ну, а слишком уж скрупулезное разбирательство в среде «саквояжников» стало бы опасным прецедентом.
Самое ужасное, что это было правдой, подумала Летти. Если они ему позволят уйти, у Мартина все получится, ему все сойдет с рук. А Рэнсом если и беспокоился, то не подавал вида.
— Есть еще одно обстоятельство. Ты согласишься, что это важно. Доказательства также представлены Рыцарям Белой Камелии.
Кровь отхлынула от лица Мартина, а усы его уныло и беспомощно повисли.
— Рыцари, — повторил он, потом лицо его просветлело. — Но они ведь узнали только недавно?
— Это дело нескольких часов. Мартин мрачно улыбнулся:
— В таком случае спасибо за предупреждение. Значит, мне нужно поторопиться.
— Они идут по твоему, следу уже сейчас.
— Среди бела дня? — Мартин громко рассмеялся. — Не думаешь же ты обратить меня в бегство. Повернитесь, оба, и пошли.
Револьвер недвусмысленно был направлен на Летти. Рэнсом отдал Мартину должное. Тот знал, что он будет очень осторожен, пока она — мишень. Больше всего Рэнсом боялся, однако, что Летти откажется идти и это неподчинение заставит Мартина причинить ей боль. Но он по опыту знал, какой упрямой и хитрой она может быть. Сейчас, когда Мартин был настороже и ждал ответного шага, их время еще не наступило.
Рэнсом протянул руку и дотронулся до ее плеча, пытаясь предупредить. Поняла ли она или все еще была в шоке после услышанного, он не знал, но Летти повернулась и пошла рядом с ним к лесу.
Тень и влажный воздух под высокими деревьями окружили их. После жаркой и пыльной дороги в лесу казалось намного прохладнее. Прошлогодние листья лежали толстым ковром, тут же были сухие ветки, большие и маленькие, упавшие или сорванные ветром с деревьев. Повсюду росли кусты папоротников и вереска, поднимались покрытые мхом кочки, заросли шиповника, череды, паслена и осоки прикрывали заячьи тропки. Воздух был вязким, наполненным ароматами сосновых иголок, сухой листвы и отцветших трав.