Китаец потупился.
— Он хотел обрезать мне косу,— произнес он, понизив голос.— И я уверен, не сегодня-завтра ему это удалось бы!
В тог же миг Ли заметил свою достославную косу в руке
Сиприена и понял, что несчастье, которого он страшился больше всего, Свершилось.
— О, сударь!.. Как же так!.. Вы... Вы мне ее обрезали!..— вскричал он душераздирающим голосом.
— Мне пришлось это сделать, чтобы вынуть вас из петли, мой друг! — ответил Сиприен.— Но, черт возьми! В здешних краях вас от этого не убудет ни на один су!.. Успокойтесь!..
Китаец казался столь удручен произведенной ампутацией[55], что Сиприен, опасаясь, как бы тот не придумал нового способа покончить с собой, решился зайти в хижину, взяв его с собой. Ли послушно последовал за ним, сел за стол вместе со своим спасителем, выслушал его увещевания, пообещал не повторять своей попытки и, после чашки горячего чая, сообщил даже кое-какие смутные сведения из своей биографии.
Родившись в Кантоне, Ли обучался коммерции в одной английской фирме. Потом он перебрался на Цейлон, оттуда в Австралию и, наконец, в Африку. Фортуна нигде не улыбнулась ему. Вот и в рудном округе дело со стиркой обстояло не лучше, чем с другими двадцатью ремеслами, что он перепробовал. Но самым страшным жупелом[56] оставался для него Аннибал Панталаччи. Этот тип был причиной всех его несчастий; не будь его, Ли, возможно, приспособился бы к своему непрочному положению в Грикваленде! В общем, он решил покончить с жизнью, лишь бы избежать новых преследований Панталаччи.
Сиприен ободрил беднягу, пообещал защитить от неаполитанца, отдал ему в стирку все белье, которое у него нашлось, и сумел утешить его, насколько мог, относительно потери.
— Веревка повешенного приносит счастье,— сообщил он китайцу самым серьезным тоном.— А это значит, что вашему невезению непременно должен наступить конец, раз косичка теперь у вас в кармане. Во всяком случае, Панталаччи уже не сможет ее у вас отрезать!
Глава VII
ОБВАЛ
Вот уже пятьдесят дней, как Сиприену не встретилось ни одного алмаза. И потому к работе рудокопа он проникался все большим отвращением; она казалась ему ремеслом простофили, особенно если не располагать достаточной суммой для покупки первоклассного участка и дюжины кафров, способных его разрабатывать. И вот как-то утром, отпустив Матакита и Бардика вместе с Томасом Стилом на работу, Сиприен остался в своей палатке один. Он хотел ответить на письмо своего друга Фарамона Бартеса, приславшего о себе весточку с одним торговцем слоновой костью, отправлявшимся в Капскую колонию.
Фарамон Бартес был в восторге от своей полной приключений охотничьей жизни. Он уже убил трех львов, шестнадцать слонов, семь леопардов, сверх того неисчислимое множество жирафов, антилоп, не считая мелкой дичи. «Подобно историческим завоевателям,— сообщал охотник,— я кормил войну войной. Мне не только удавалось содержать с помощью своей охотничьей добычи весь экспедиционный корпус, который я нанял, но и, если бы он захотел, то легко мог бы нажить значительные барыши, торгуя мехом и слоновой костью или обмениваясь товаром с кафрскими племенами, среди которых находился».
Послание заканчивалось словами: «Не приедешь ли ты сюда погулять со мной по берегам Лимпопо? Я появлюсь здесь к концу следующего месяца и собираюсь спуститься к заливу Делагоа, чтобы потом морем вернуться в Дурбан, куда я обязался доставить моих басуто... Так что оставь на несколько недель твой жуткий Грикваленд и присоединяйся ко мне...»
Сиприен дочитывал письмо, когда раздался мощный взрыв, а затем страшный гомон по всему лагерю; сорвавшись с места, он поспешил вон из палатки.
Беспорядочная и возбужденная толпа рудокопов направлялась в сторону копей. «Обвал!» — неслось отовсюду. И правда,— ночь выдалась очень свежей, почти морозной, а накануне днем стояла жара, какой давно не бывало. Такого рода катаклизмы случались обычно из-за резкой смены температуры и последующих сжатий почвы на больших пространствах ничем не укрепленных земель.
Сиприен поспешил в сторону Копье. Добравшись до рудника, он с одного взгляда понял, что произошло. Целая глыба земли высотой не меньше шестидесяти метров раскололась по вертикали, образовав расселину, которая походила на пролом в осевшей крепостной стене. Сорвавшиеся с нее тысячи центнеров гравия, рухнув в котлованы, засыпали их песком и щебнем. Все, что в этот миг находилось на гребне холма: люди, быки, тележки — разом провалилось в пропасть и теперь покоилось на ее дне. К счастью, большинство рабочих еще не успели спуститься на нижний уровень копей, иначе под обломками оказалась бы погребенной половина лагеря.
56
Жупел — горючая сера, уготованная в аду грешникам; в переносном значении: всякое бедствие или нечто, внушающее ужас.