— Правосудие бывает здесь иной раз слишком коротким, мистер Уоткинс, и, по правде говоря, я не в состоянии искренне порицать несчастного за то, что он бежал в безотчетном страхе от необъяснимой пропажи бриллианта.
— Я с вами согласна, — добавила Алиса.
— Во всяком случае, я повторяю вам, что он невиновен в этой краже, и я рассчитываю на то, что его оставят теперь в покое.
— Гм! — пробормотал мистер Уоткинс, по-видимому вовсе не убежденный бездоказательными доводами Сиприена. — Но, может быть, хитрый Матакит притворился испуганным, чтобы скрыться от преследования полиции, — сказал он наконец.
— Нет! Он невиновен, я убежден в этом, — сказал Сиприен несколько сухо, — и убеждение это купил дорогой ценой.
— О, вы можете оставаться при вашем мнении, а я останусь при своем, — возразил Уоткинс.
Боясь, чтобы спор между собеседниками не принял угрожающего характера, мисс Алиса поспешила предложить молодому инженеру поужинать, на что тот очень охотно согласился.
Накрыли на стол, и непредвиденный ужин кончился для обоих молодых людей очень приятно: мистер Уоткинс, плотно покушав, выпил большое количество джина, причем Сиприен за компанию с ним тоже выпил, в свою очередь, стаканчик этого напитка. По своему обыкновению, Уоткинс вскоре же задремал, сидя в своем кресле, а Сиприен и Алиса могли поговорить.
Уже была полночь, когда Сиприен наконец решился пойти к себе домой, где его ждала целая пачка писем из Франции, тщательно собранных для него на его письменном столе Алисой.
В первую минуту, как это всегда бывает с людьми, которые были долго в отсутствии, Сиприен не решался распечатать эти письма. Что если в них заключается весть о каком-нибудь несчастье?.. Живы ли и здоровы его отец, мать, маленькая сестра Жанна?.. Сколько перемен могло произойти за эти три месяца!..
Проглядев наконец все письма, Сиприен, к своей радости, убедился, что в них заключались только хорошие вести. Он вздохнул облегченно и продолжал читать их уже внимательно. Все дорогие ему люди были здоровы. Из министерства он получил большую похвалу за свою теорию об алмазовидных формациях; ему писали, кроме того, что он может продлить свое пребывание в Грикаланде еще на полгода, если найдет это нужным. Одним словом, все шло как нельзя лучше, и Сиприен заснул в эту ночь так спокойно, как давно уже не спал. Все утро следующего дня он посвятил посещению своих друзей. Первый визит его был к Томасу Стилу; оказалось, что участок, на котором работал ланкаширец, был очень хорош, и Томас Стил стал одним из богатейших диггеров на Вандергартовых россыпях, что не помешало, однако же, доброму Томасу встретить Сиприена Мере очень радушно. Сиприен условился с ним, что Бардик и Ли по-прежнему будут работать с ним вместе; молодой инженер хотел дать своим верным слугам возможность составить себе капиталец. Сам же он решил, по желанию Алисы, снова взяться за свои химические изыскания. Ни минуты не думая о том, что он мог бы воспользоваться громадной пещерой Тонаи, переполненной драгоценными каменьями, Сиприен принялся за подготовку второго опыта по образцу первого, имевшего такой блестящий результат, и целые дни проводил в своей лаборатории. У Сиприена была достаточно серьезная причина не терять энергии: с тех пор как мистер Уоткинс стал считать свой алмаз безвозвратно погибшим, он уже не возобновлял более разговора о браке с Алисой, и потому было очень вероятно, что если бы молодому инженеру посчастливилось сделать еще один алмаз огромной ценности, то Джон Уоткинс возвратился бы к своим прежним мыслям.
Построив новый аппарат, Сиприен заставил Бардика за отсутствием Матакита поддерживать в печи огонь, что тот исполнял с большим усердием. Пока длился опыт, Сиприен, не желая терять времени и предвидя, что он, может быть, будет вынужден скоро возвратиться в Европу, принялся за труд, намеченный в его программе, а именно за определение понижения почвы к северо-востоку равнины; он был того мнения, что понижение это могло служить для стока воды в ту отдаленную эпоху, когда происходило образование алмазной формации.
Развернув перед собой на столе план, Сиприен работал усидчиво над вычислениями уже несколько дней и, к своему удивлению, заметил, что цифры его не согласовывались с планом. Вскоре для него стало очевидно, что план был плохо ориентирован и в нем были ошибочно определены долготы и широты. Определив ровно в полдень долготу места посредством хронометра, поставленного по Парижской обсерватории, он окончательно убедился, что карта была составлена неправильно: север на этой карте, обозначенный стрелкой, в действительности приходился приблизительно на северо-западе, а потому все указания карты становились ошибочными.
«Теперь я понимаю, в чем тут дело! — воскликнул Сиприен про себя. — Ослы, составившие это образцовое произведение, просто не приняли во внимание отклонения магнитной стрелки! Оно здесь равно двадцати девяти градусам к западу! Хороши землемеры, нечего сказать! Впрочем, кто не ошибался!..»
Тем не менее у Сиприена не было основания скрывать найденной им ошибки в плане, а также и той поправки, которую он счел нужным сделать для определения местности алмазных россыпей округа. Встретив в этот день на ферме Якоба Вандергарта, молодой инженер рассказал ему о своем открытии.
— Очень странно, — добавил он при этом, — что такая грубая геодезическая ошибка, испортившая все планы округа, могла пройти незамеченной. Теперь придется исправлять все карты здешнего края.
Старик гранилыцик с минуту смотрел на Сиприена с очень странным видом:
— Вы правду говорите? — спросил он с живостью.
— Конечно.
— И вы согласитесь заявить об этом в суде?
— Хоть в десяти судах, если понадобится!
— И нельзя будет оспаривать вашего мнения?
— Очевидно, нет, потому что мне достаточно указать на причину этой ошибки, чтобы рассеять все сомнения на этот счет. Она бросается в глаза! В вычислениях при съемке не принято было в соображение отклонение магнитной стрелки!
Якоб Вандергарт ушел, не сказав больше ни слова, и Сиприен вскоре забыл, какое странное впечатление произвело на старика известие о неправильности планов округа. Но когда два дня спустя Сиприен задумал навестить его, он нашел дверь его дома запертой, и на доске, привешенной к замку, были написаны мелом слова: «Уехал по делам».
Глава семнадцатая
ВЕНЕЦИАНСКОЕ ПРАВОСУДИЕ
В следующие дни Сиприен активно занимался своим новым опытом; он надеялся, что вследствие некоторых изменений в отражательной печи алмаз образуется гораздо скорее, чем в первый раз.
Мисс Уоткинс, конечно, следила с большим интересом за его работой, тем более что Сиприен принялся за нее главным образом благодаря ее влиянию. Она часто ходила с молодым инженером осматривать печь, что он делал в день по нескольку раз, и не без удовольствия смотрела сквозь щели печи на огонь, бушевавший в ее недрах. Джон Уоткинс не менее своей дочери интересовался этим вторым опытом Сиприена и с нетерпением ждал того времени, когда он снова сделается обладателем алмаза стоимостью в несколько миллионов.
Но хотя фермер и его дочь относились сочувственно к попыткам Сиприена к усовершенствованию производства искусственных алмазов, нельзя было сказать того же про остальных.
Аннибал Панталаччи, Джеймс Гильтон и Фридел умерли, но оставались их товарищи-единомышленники, смотревшие на опыты Сиприена с такой же точки зрения. Еврей Натан подстрекал, не переставая, владельцев алмазных участков против молодого инженера, заставляя их проникнуться мыслью, что торговля природными алмазами скоро придет в упадок, если искусственному производству их будет найдено практическое применение. Ведь уже найден способ делать белые сапфиры, аметисты, топазы и даже изумруды, так как все эти камни не что иное, как кристаллы глинозема, расцвеченные металлическими кислотами: торговая ценность этих камней уже не та, что была прежде. Если же и алмаз будет производиться искусственно, то разорение владельцев алмазных копей в Капской области будет неминуемым.