Все это говорилось и обсуждалось после первого опыта молодого инженера, и теперь эти толки начали принимать угрожающий характер. Но Сиприен не заботился об общественном мнении и не желал оставлять своей работы в тайне, рассчитывая со временем принести ею людям существенную пользу.
Мисс Уоткинс, зная о брожении умов на прииске, дрожала за Сиприена и горько упрекала себя, что снова толкнула его на этот опасный путь. Она знала, что защита со стороны грикаландской полиции может оказаться недейственной и злодейское покушение на жизнь Сиприена успеет совершиться прежде, чем полиция вмешается в это дело. Сиприена могли лишить жизни за то, что он причиняет вред искателям алмазов Южной Африки. Она предупреждала обо всем этом Сиприена, но тот старался успокоить ее, как умел, благодарил за участие, видел в этом со стороны молодой девушки доказательства более нежного чувства к нему, чему был очень рад, и смело продолжал делать свое дело.
— Я работаю для нас обоих, Алиса, — повторял он ей каждый раз, когда она заговаривала с ним об этом.
Но это нисколько не успокаивало Алису, и, как мы увидим из дальнейшего хода событий, опасения ее были далеко не безосновательны. Возвратившись однажды вечером домой из гостей, Сиприен пошел взглянуть на свою печь и увидел, что она совершенно разрушена.
Во время отсутствия Бардика несколько человек, воспользовавшись темнотой, уничтожили в несколько минут то, что стоило многих дней труда. Даже все инструменты были сломаны и разбросаны, и теперь Сиприену приходилось или бросить все, или начать все сначала.
— Нет! — воскликнул он. — Я не уступлю! Я завтра же подам жалобу на этих негодяев, осмелившихся разрушить мою работу. Посмотрим, есть ли правосудие в Грикаланде.
Правосудие действительно было, но не такое, на которое молодой инженер рассчитывал.
Не сказав никому о случившемся ни слова, даже мисс Уоткинс, из боязни напугать ее, Сиприен пришел в свою хижину и лег, твердо решив про себя утром пойти с жалобой к губернатору Кейптауна.
Он спал уже часа два или три, как вдруг был разбужен шумом отворившейся двери. Он увидел, что в комнату его вошли пять или шесть человек в масках, с ружьями в руках. У каждого из них был фонарь, известный под названием «Бычий глаз», и все эти люди стали вокруг его кровати.
Сиприен ни на минуту не подумал, что должен серьезно воспринять эту манифестацию, несмотря на трагизм обстановки. Он принял это за шутку и сначала начал смеяться, хотя, если говорить правду, ему вовсе было не до смеха и он находил шутку эту довольно пошлой.
Но тут чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо, и один из замаскированных, открыв какую-то бумагу, которая, как оказалась, была у него в руках, начал читать ее далеко не шутливым голосом.
— «Сиприен Мере!
Сим доводится до вашего сведения, что тайный совет Вандергартова прииска, заседающий в числе двадцати двух членов и действующий именем общественной безопасности, приговорил вас единогласно в половине второго часа ночи к смертной казни.
Вас обвиняют в том, что вы несвоевременным и противозаконным изобретением угрожаете интересам людей, их жизни и жизни их семейств, людям, которые в Грикаланде и в других местах промышляют тем, что отыскивают, гранят и продают алмазы.
Вам дано десять минут, чтобы приготовиться к смерти, вам предоставляется выбрать род смерти. Ваши все бумаги будут сожжены, кроме писем к близким вам людям, ваше изобретение будет уничтожено, и ваше жилище будет стерто с лица земли.
Так поступают со всеми предателями».
Услышав этот приговор, Сиприен сильно поколебался в своем мнении относительно безобидности этой комедии, и человек, державший его за плечо, позаботился о том, чтобы окончательно рассеять все его сомнения на этот счет.
— Вставайте! — сказал он ему грубо. — Нам нельзя терять времени.
— Но ведь это убийство! — воскликнул Сиприен, вскакивая с постели с намерением одеться.
Он был гораздо более возмущен, нежели испуган, и старался с обычным хладнокровием математикадать себе ясный отчет в том, что здесь происходило.
Кто были эти люди, он не мог угадать, так как те, которых он знал лично, без сомнения, хранили молчание, чтобы он не мог узнать их по голосу.
— Выбрали вы род смерти? — спросил замаскированный.
— И выбирать не желаю, я могу только протестовать против преступного насилия, жертвой которого я должен пасть, — ответил Сиприен твердо.
— Протестуйте. Но вы все равно погибнете — вас повесят. Не хотите ли вы написать кому-нибудь?
— С убийцами я не желаю даже разговаривать.
— В таком случае пойдемте! — приказал начальник.
Но в это время случилось совершенно неожиданное обстоятельство: в комнату сквозь толпу замаскированных ворвался какой-то человек.
Это был Матакит. Молодой кафр, бродивший все время по ночам вблизи прииска, в эту ночь инстинктивно последовал за людьми в масках, увидев, что они направляются к хижине, где жил его господин.
Остановившись за дверями, он слышал все, что говорилось внутри хижины, и понял, какая опасность угрожала его господину. Не колеблясь ни минуты и не думая о себе, он вбежал в комнату и бросился к ногам Сиприена.
— Папаша, за что эти люди хотят убить тебя? — воскликнул он, вырываясь из рук людей, хотевших силой отвести его от Сиприена.
— За то, что я сделал искусственный алмаз! — ответил Сиприен, пожимая с волнением руки Матакита, который не хотел оторваться от него.
— О! Как мне стыдно того, что я сделал, как я теперь несчастлив! — воскликнул кафр, рыдая.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил его Сиприен.
— Я во всем теперь признаюсь, так как тебя хотят умертвить! — воскликнул Матакит. — Да! Это меня надо убить… потому что я положил этот большой алмаз в печь.
— Отгоните этого болтуна! — сказал начальник шайки.
— Повторяю вам, что это я положил алмаз в аппарат, — сказал Матакит, вырываясь из рук врагов его господина. — Да… я обманул папашу. Я заставил его подумать, что опыт его удался!
Матакит проговорил все это таким твердым голосом и так настойчиво, что его наконец начали слушать.
— Ты говоришь правду? — спросил его Сиприен, удивленный и вместе с тем разочарованный сообщением кафра.
— Конечно! Сто раз да! Я говорю правду!
Он сидел теперь на полу, и все начали слушать его, так как то, что он говорил, совершенно изменяло обстоятельства дела.
— В тот день, когда у нас случился на прииске обвал, — начал Матакит, — я нашел огромный алмаз под обрушившейся землей. Я держал его в руке и думал о том, куда бы мне его спрятать, когда стена обрушилась на меня, точно для того, чтобы наказать меня за мою преступную мысль. Когда я пришел в себя, я нашел этот алмаз в кровати, на которую папаша положил меня!.. Я хотел отдать ему этот камень, но мне стыдно было признаться, что я вор, и я стал искать подходящий случай, чтобы исполнить мое намерение. Вскоре папаше вздумалось сделать попытку изобрести искусственный алмаз, и он поручил мне поддерживать огонь в печи, и вот однажды печь с шумом треснула, и меня чуть не убило осколками! Тогда я подумал, что папаша ограничится этим неудачным опытом и не будет делать других, и я положил в печь сквозь трещину найденный мной алмаз и постарался замазать отверстие, чтобы папаша не заметил моей проделки. Потом я стал ждать, что будет дальше. Папаша нашел камень и очень ему обрадовался.
Все пять человек в масках при последних словах Матакита разразились раскатистым хохотом.
Сиприен не смеялся и кусал себе губы с досады.
Невозможно было сомневаться в искренности слов Матакита. Повесть его дышала правдой. Напрасно перебирал Сиприен в своем уме те доводы, которые могли бы опровергнуть то, что рассказал Матакит, напрасно он мысленно говорил себе: