«Если бы это был природный алмаз, то он улетучился бы при такой температуре». Простой здравый смысл, однако, предсказывал ему, что глиняная оболочка камня могла защитить его от действия огня если не вполне, то хотя отчасти. Может быть, благодаря этому обжиганию алмаз и приобрел свой черный цвет. Возможно даже, что он сначала улетучился, а потом вновь кристаллизовался в своей оболочке.
Все эти мысли вихрем кружились в голове молодого инженера. Он был просто подавлен ими.
— Я хорошо помню, что видел в руках этого кафра кусок земли в день обвала, — заметил один из людей в маске. — Он так сжал его пальцами, что его невозможно было взять у него!
— Сомнения быть не может, — сказал на это другой.
— Возможно ли сделать алмаз? Говоря по правде, мы были дураками, что поверили этому. Это все равно что стараться сделать звезду, сияющую на небе.
И все стали снова хохотать.
Веселость этих людей огорчила Сиприена гораздо больше, чем их грубое с ним обращение.
Наконец люди в масках начали тихо о чем-то переговариваться между собой, после чего их начальник выступил из толпы и, обратившись к Сиприену, сказал:
— Мы пришли к заключению, что должны отменить приговор, вынесенный вам, Сиприен Мере. Вы теперь свободны! Но помните, что приговор этот будет всегда тяготеть над вами. Если вы хоть одно слово скажете полиции или знаком дадите ей понять, что здесь происходило, вы погибли безвозвратно! А теперь прощайте.
Сказав это, начальник повернулся к двери и вышел, сопутствуемый своими товарищами.
Комната погрузилась во мрак. Сиприен мог смело задать себе вопрос, не сделался ли он жертвой простого кошмара. Но рыдания Матакита, сидевшего на полу, закрыв лицо руками, не позволяли ему думать, что все то, что здесь произошло, было сном.
Итак, это все было правдой. Он сейчас избавился от смерти, но ценой глубочайшего унижения. Он, горный инженер, ученик политехнического училища, выдающийся химик, уже знаменитый геолог, поддался грубому обману презренного кафра! Или, вернее, его собственное самомнение и смешная самонадеянность вовлекли его в эту ни с чем не сообразную ошибку. Он в своем ослеплении дошел до того, что считал вполне правильной свою теорию образования кристаллов. Кто мог казаться смешнее его? Разве не одной природе с помощью веков принадлежит право вершить подобные произведения? А между тем он все сделал, чтобы создать его, и думал, что достиг цели. Даже необыкновенная величина алмаза способствовала тому, чтобы поддержать в нем эту иллюзию! Разве подобные ошибки не случаются каждый день? Разве самые опытные нумизматы не принимают часто фальшивые монеты за настоящие?
Сиприен старался в этих мыслях найти утешение. Вдруг новая мысль пришла ему в голову: «А моя записка в академию! Не утащили ли ее негодяи с собой?»
Он зажег свечу. Нет! Слава Богу! Записка его была еще здесь. Никто не видел ее!.. И Сиприен вздохнул свободно только тогда, когда сжег эту записку.
Тем временем Матакит предавался такому глубокому отчаянию, что пришлось его утешать. Сделать это было нетрудно. При первых же сердечных словах Сиприена, обращенных к нему, бедняга воспрянул духом. Но Сиприен простил ему его вину только при том условии, что он не сделает впредь ничего подобного. Матакит поклялся в этом всем, что было для него дорого, и хозяин, и слуга улеглись спать. Таков был исход события, едва не приведшего к трагическому концу! Но, впрочем, такой исход касался лишь молодого инженера, а для Матакита дело приняло совершенно другой оборот.
Когда на другой день по Вандергартову прииску разнеслась весть, что «Южная Звезда» была настоящим алмазом, найденным в россыпях кафром, знавшим его стоимость, все подозрения относительно него усилились. Джон Уоткинс больше всех кричал о виновности Матакита в краже алмаза. Ведь он сознался же в том, что хотел вначале украсть этот камень, а потому было очевидно, что он, а не кто другой похитил его во время парадного обеда. Напрасно Сиприен протестовал и ручался за невиновность кафра, никто его не слушал, что в достаточной мере свидетельствовало о том, насколько Матакит был прав, решив бежать из Грикаланда, несмотря на всю свою правоту, и насколько он поступил неблагоразумно, возвратившись в него.
Тогда, чтобы спасти Матакита, Сиприен решил прибегнуть к уловке.
— Я убежден, что Матакит не крал алмаза, — сказал он Джону Уоткинсу, — но если даже он и виноват в этом воровстве, то это касается исключительно меня! Натуральный или искусственный, этот алмаз принадлежал мне прежде, чем я подарил его мисс Алисе.
— А, так он вам принадлежал! — сказал мистер Уоткипс насмешливым тоном, поразившим Сиприена. — Вы правы, но в таком случае он мой: согласно заключенному нами условию, вы помните, что три первых крупных алмаза, найденных на вашем участке, должны принадлежать мне.
Сиприен, ошеломленный этими словами фермера, не знал, что сказать.
— Справедливо ли мое требование? — спросил мистер Уоткинс.
— Вполне справедливо, — ответил Сиприен.
— Так я попрошу вас письменно заявить об этом на тот случай, если нам удастся заставить негодяя возвратить украденный им алмаз.
Взяв лист бумаги, Сиприен написал на нем:
«Я признаю, что алмаз, найденный на моем участке служащим у меня кафром, согласно арендному договору, принадлежит Джону Уоткинсу.
Это последнее непредвиденное обстоятельство разрушило все мечты молодого инженера. Если алмаз будет найден, он станет собственностью Джона Уоткинса, и миллионы, которые за него получит фермер, расширят ту пропасть, которая разделяла Сиприена и мисс Алису.
Но как бы ни было дурно для молодых людей заявление Джона Уоткинса, наиболее гибельным оно оказалось для Матакита. Теперь выходило, что он украл алмаз у Джона Уоткинса, а фермер был не из тех людей, которые перестают преследовать вора, который почти попал к ним в руки. Поэтому несчастного Матакита арестовали, посадили в тюрьму и присудили к повешению, если он не согласится возвратить украденную им «Южную Звезду». А так как он сделать этого не мог по простой причине, что камня у него не было, то конец его был близок, и Сиприен решительно не знал, как спасти несчастного, которого он продолжал считать невиновным в этом воровстве.
Глава восемнадцатая
КОПИ НОВОГО РОДА
Мисс Уоткинс узнала обо всем, что произошло: о сцене с людьми в масках и постигшем молодого инженера горьком разочаровании.
— Ах, Сиприен, — сказала она ему, как только ей стало все известно, — не дороже ли ваша жизнь всех алмазов в мире!
— Дорогая Алиса…
— Перестаньте думать обо всем этом и не делайте больше подобных опытов.
— Вы приказываете мне? — спросил Сиприен.
— Да, да, — ответила молодая девушка, — я приказываю вам бросить эти опыты, так же точно, как я приказала вам взяться за них… если вы непременно желаете получать от меня приказания!
— Я хочу их исполнять! — ответил Сиприен, взяв протянутую ему Алисой руку.
Но когда Алиса узнала от Сиприена о приговоре, вынесенном Матакиту, и о том, что он осужден благодаря отцу, она остолбенела. Девушка также была убеждена в том, что кафр невиновен, и, как и Сиприену, ей хотелось его спасти. Но как взяться за это? А главное, как повлиять на фермера, сделавшегося неумолимым гонителем этого кафра, чтобы он сжалился над ним? Надо сказать кстати, что Матакит по-прежнему ни в чем не признавался даже под угрозой виселицы, и, потеряв окончательно надежду вернуть свою «Южную Звезду», Уоткинс пришел в негодование. Тем не менее дочь хотела сделать последнюю попытку смягчить его гнев относительно бедняги кафра.