— Ну, — сказал Слава, — неужели?
— Точно, — сказал Шура, — а как я жил? Я жизнь в себя не впускал. Отбрасывал все лишнее, что не относится к делу. А теперь думаю все чаще: а зачем — отбрасывать? И что такое — лишнее?
В полной темноте, разъезжаясь ногами по мокрой глине, мы добрались до дома, разделись и залегли.
Утром снова было пасмурно, темно. Но мы встали рано, отправились на базар, — он был довольно далеко, за шоссе. Расхаживая среди соскребанных деревянных прилавков, мимо людей в шапках и грязных белых нарукавниках, мы купили кольцо беловатой домашней колбасы, по куску серого хлеба и скользкий, упругий вилок квашеной капусты.
Съев все это, мы вышли с базара. Мимо двигалось уже много народу, все сняли свои разноцветные наряды и снова были в ватниках и сапогах. Проезжали, скрипя, велосипеды, гремели цепями на колесах огромные грузовики с бревнами, лошади с завязанными бантиком хвостами везли тяжелые телеги на шинах.
На той стороне мы заметили старуху — в платке, в мужском пиджаке, ботинках. Старая, чуть живая, она стояла, согнувшись, опираясь на лыжную алюминиевую палку с петлей, ожидая, когда кончится поток, но он не проходил.
Тогда она решилась, и пошла. Она проходила у горячих радиаторов машин, у мокрых лошадиных морд, перебегала перед стрекочущим велосипедом.
И вот она вышла на нашу сторону, и вдруг от радости стукнула палкой и подпрыгнула, на обеих своих ногах.
Мы так и присели. И потом еще долго шли, и вдруг вспоминали ее, и снова начинали смеяться.
Очень она нас обрадовала, эта старушка.
