Командир бригады подполковник Хантинг из своего вертолета через мощный динамик передал команду:
— Операцию начинают две роты «Зиппо». За ними остальные.
«Зиппо» — марка популярной американской зажигалки, но за плечами десантников были огнеметы, заправленные горючей жидкостью типа напалм.
Выскочив из вертолетов, солдаты устремились к домам, и вот уже запылали костры. Один, другой, третий… сороковой. Бело-розовое пламя вздымалось ввысь мощными языками, гудело, перекидывалось на деревья… Женщины бросались в горящие хижины, чтобы вытащить спящих малышей, но, не добежав до дверей, падали, сраженные очередями из автоматов. Жители не понимали, что происходит, пытались подойти к солдатам и выяснить, но тоже падали под пулями. Из небольшого католического храма с серебряным распяти-
ем на темной сутане вышел местный священник. Он направился к лейтенанту роты «Зиппо». Из кармана сутаны он вытащил какой-то документ и протянул его офицеру, быстро объясняя что-то то на вьетнамском, то на французском языке. Лейтенант повертел документ, по ничего не понял, бросил его под ноги.
— Господин офицер, вы же крещеный человек, — начал священник, старательно подбирая английские слова, — разве можно так вести себя? Вы же убиваете ни в чем не повинных людей, — и вздрогнул от неожиданности. Из зависшего вертолета, будто с неба, прогрохотал суровый голос, от которого священник пришел в ужас.
— Парни, — грохотало небо, — смотрите, чтобы никто не сбежал.
— Разве у вас нет бога? — пытался пробиться к душе лейтенанта священник.
Лейтенант захохотал.
— Вон мой бог, — показал он дулом автомата на вертолет, кружащийся над деревней, — это он приказал покарать грешников, святой отец. Поэтому не вмешивайтесь в дела моего бога, уйдите в свой храм, может быть, это спасет вас. Идите, идите, — подтолкнул он священника дулом автомата.
Священник с обнаженной седой головой, с покрасневшими от бушующего огня щеками, по которым катились слезы, продолжал что-то бормотать, но лейтенант, не слушая его, направился в ту сторону, где солдаты сгоняли в кучу всех жителей деревни. Приказав крестьянам усесться на землю рядами, они окружили их и взяли на прицел. Подошел лейтенант.
— Сколько вы собрали в этот крааль? — весело спросил он.
— А кто их считал, сэр.
— Вот и посчитайте, сержант, и доложите по форме.
Солдаты смеялись, будто смотрели веселое представление.
— Сто восемнадцать голов, господин лейтенант, — доложил сержант, — больших и маленьких.
— Пять шагов назад, — скомандовал лейтенант. Солдаты выполнили команду. Лейтенант посмотрел еще раз на обезумевших от страха женщин, прижимающих к себе плачущих детей, на суровые лица мужчин, на ничего не понимающих подростков и, набрав полные легкие воздуха, выкрикнул: — Огонь!
Поднялся душераздирающий крик, люди пытались вскакивать, бежать, искать укрытие, но скорострельные, безотказные автоматы делали свое дело. Криков становилось все меньше, теперь слышалась только дробь стрельбы. Стоны, раздававшиеся в груде наваленных тел, обрывались одиночными выстрелами.
Солдаты вытирали рукавами нот со лба, меняли опустевшие обоймы на полные, закуривали сигареты, бросали в рот квадратики жевательной резинки, делали все так, будто ничего особенного не произошло, обычная, работа.
— Смотрите, смотрите, — крикнул кто-то, — сам Христос идет на нас с крестом!
Солдаты обернулись и увидели старого священника с обезумевшими глазами, всклокоченными седыми волосами. В правой руке он держал высоко поднятое над головой распятие, а левой, со сложенными перстами, собирался осенить себя крестным знамением или оборониться от нечистой силы, возникшей перед его глазами. Он шел прямо на растерявшихся солдат и посиневшими губами шептал: «Проклинаю! Проклинаю!» Он шел, кажется, не видя перед собой ничего, прямо на солдат, и те вдруг испытали панический страх, заставивший их расступиться перед человеком, вооруженным только крестом.
Лейтенант заметил, что его солдаты растерялись, и поспешил им на помощь.
— Что, не видели сумасшедшего старика? — закричал он. — А ну-ка, Джим, — толкнул он шутливо плечом рослого солдата, — прошей его очередью из своего автомата.
— Что вы, сэр, это же священник, у него в руках крест, разве можно? — ответил солдат.
Лейтенант сердито сплюнул.
— Не думал, что у меня во взводе такие слабонервные. Эй, старик, — он подошел к священнику, — я сказал тебе, чтобы ты убирался отсюда, почему ты шатаешься, где не следует?
— Ты сатана в человеческом образе, — громко крикнул священник, — тебя надо казнить здесь, на земле, а на небе тебе гореть в огне. И тебе, и всем твоим солдатам. Убийцы! Я вас проклинаю!
— Уходи, старик, повторяю последний раз, — сердито сказал лейтенант, вынимая пистолет из расстегнутой кобуры, — убирайся!
Старик будто не слышал его. Осеняя крестом расстрелянных односельчан, он читал над ними молитву, мешая латинские, вьетнамские и французские слова, потом заговорил так, будто это были живые еще люди, которые могли его услышать,
— Простите меня, простите, — говорил священник, и слезы лились по его щекам. — Простите, что не сумел защитить вас, дал на растерзание диким хищникам в человеческом облике. Простите, что не могу воздать за вашу смерть смертью вашим убийцам. Слаб и немощен я. За вашу гибель гореть им, — старик повернулся к солдатам, показывая на них крестом, — этим проклятым убийцам. Проклинаю! Проклинаю!
Солдаты попятились: очень страшен и грозен был этот, видимо, теряющий последние остатки разума человек.
— А ты, — грозно ткнув крестом лейтенанта в грудь, — будешь вечно гореть в пламени, убинпа!
Лейтенант поднял пистолет и спокойно иыиустил в священника несколько пуль.
Старик упал рядом со своими односельчанами.
— А ведь я предупреждал тебя, сумасшедший, — проговорил лейтенант, вкладывая пистолет в кобуру. И, обращаясь к солдатам, скомандовал: — Проверьте, не укрылся ли кто-нибудь из этого осиного гнезда в кустах.
Солдаты медленно стали разбредаться по горящей деревне, испытывая никогда ранее не посещавшее их чувство страха за совершенное. Они считали, что убивать вьетнамцев, которые помогают Вьетконгу, — не грех, да они не думали о грехе, о своей вине, пока не увидели обезумевшего священника и его смерть. Командир роты сзывал свой личный состав на небольшую, хорошо утоптанную площадку посреди деревни, куда приходили когда-то крестьяне поговорить о своих делах. Чуть в отдалении собирались другие роты. Стрельба уже кончилась. Только слышно было, как оглушительно лопались занявшиеся огнем бамбуковые стволы.
— Работа сделана хорошо, — сказал, довольный собой, командир роты, — сейчас по вертолетам и назад. Можно будет отдохнуть и выпить добрым стаканчик виски.
— Не все хорошо сделали, господин капитан, — вдруг вмешался какой-то солдат.
— Что не так? — удивился капитан.
— Священника с крестом убили. Нехорошо это.
— Эту вину я беру на себя, не волнуйся. Тут все были сделаны из одного теста и жалеть некого. Они не жалели наших парней.
— А может быть, эти люди действительно не виноваты? Священник же говорил об этом.
— Ладно, Кей, не терзай свою душу, ей еще предстоит увидеть немало и другого. Это — война.
— Но мы же не со священниками воюем? — не унимался солдат.
— С самим господом богом будем воевать, — резко отозвался капитан, — если он сделает ставку на Вьетконг. Понял, Кей? Ну, по машинам!
Через год, демобилизовавшись из армии, солдат первой воздушно-десантной дивизии Кей Рейнолдс с трудом найдет журналиста, которому расскажет о кровавом событии, в котором сам принимал участие, и осудит и свое поведение, и поведение всех, кто был вместе с ним во Вьетнаме. Он несколько раз будет повторять, что священник с крестом в руке не дает ему спокойно жить, что он постоянно видит его глаза и слышит проклятия. «Это не смоешь ничем», — заключил он свой рассказ. Ровно через неделю после этого Кей Рейнолдс покончит с собой, так и не узнав, что в тот же мартовский день произошла еще одна такая же трагедия, которая, став достоянием гласности, всколыхнет волну ненависти во всем мире, — трагедия общины Сонгми, где по приказу командира дивизии «Америкэл» генерала Карстера его солдаты, предводительствуемые полковником Ген-дерсоном и лейтенантом Уильямом Колли, уничтожат более пятисот человек, в основном женщин и детей. И только девочка Во Тхи Льен случайно останется в живых — одна из всех жителей Сонгми — и подробно расскажет о кровавом мартовском дне.