— Да, — бросив взгляд на карту, сказал полковник, — до холмов-то километров двадцать. Боюсь, не успеете, скоро тут будет жарко.
— Я должна успеть, меня ждут товарищи.
— Боюсь, сестренка Льен, как бы ваших и наших товарищей не схватили американцы после сегодняшней ночи, очень уж рискованно работают, прямо в окружении врагов.
— Насколько известно, наши товарищи вне подозрений. Я не знаю, что они будут делать сегодняшней ночью, но прежде всего они постараются обеспечить себе надежное оправдание в непричастности к чему бы то ни было.
— А вы знаете товарища, с которым должны встретиться?
— Нет, только имя и пароль, но мне сказали, что это очень опытный разведчик.
— Да, уж представляю, — согласился полковник, — другой бы в таком месте и дня не продержался.
Он вышел и, не вдаваясь в подробности, попросил начальника разведки найти двух бойцов для сопровождения связного в заданный район.
— Учти, — сказал полковник, — им придется нести мешок, а может быть, и его хозяйку. Видишь, какая слабая?
— Неслабая, товарищ полковник, — сказал начальник разведки, — хрупкая. Если из седьмого полка дошла сюда по темному лесу да с такой ношей — это не слабая. Такая с любой ношей сама управится, но помочь надо. Пять минут на поиск дадите?
— Даю десять, но чтобы ребята были что надо.
Он вошел в помещение и увидел, что девушка, привалившись к стенке, спала. Прыгающий свет то скупо освещал ее совсем юное лицо, то погружал во мрак. Полковнику стало не по себе. Вот сейчас войдут сюда парни, крепкие, выносливые, которым самой судьбой определено быть там, где трудно, и он вынужден будет разбудить эту девочку — а ей, видно, очень хочется спать — и послать в тревожную ночь. И может быть, он уже никогда не встретит ее, но в том, что он никогда не забудет ее, он уже не сомневался.
— Разрешите войти, товарищ командир? — услышал он и бросил взгляд на девушку: не проснулась бы. Но она уже вскочила, потерла ладошкой глаза.
— Извините, товарищ полковник… — и не договорила.
Полковник внимательно осмотрел бойцов и остался доволен: молодые, сильные, привыкшие и к переходам, и к тяжестям. «А кто из наших бойцов не привык к этому?!»— подумал он с некоторой долей гордости за этих парней да и за себя — ему тоже пришлось пройти тем же путем, которым они идут сегодня. Он рассказал бойцам, что им предстоит сделать, показал направление маршрута по карте, попросил быть крайне осторожными, помочь сержанту Льен как можно быстрее добраться до цели.
— Заботьтесь о ней как о сестре, — напутствовал полковник, — почувствуете, что ей трудно, что она устала, — отдохните…
— Товарищ полковник, — вмешалась в разговор Льен, — разрешите мне самой определять режим движения, как будет удобнее…
— Хорошо, — согласился командир, — определяй сама. А сейчас не хочешь ли немного отдохнуть, Льен, все-таки дорога будет нелегкой.
— Если мы задержимся здесь, — сказала радистка, — она будет еще трудней.
— Это верно. Ну, тогда в путь. Берите вещмешок, ребята вы сильные. Справитесь?
— Справимся, товарищ полковник, — ответил боец, легонько крякнув, когда надевал лямки на плечи. — И ты это сама тащила? — спросил он девушку. — Что там, кирпичи, что ли? — засмеялся он, прилаживая удобнее вещмешок.
Полковник протянул девушке руку.
— Ну, до свидания, Льен. Может быть, еще встретимся на этой войне. Моя фамилия…
— Я знаю, товарищ полковник. Большое спасибо за помощь. Я думаю, обязательно встретимся.
— Будьте осторожны, — напутствовал он всю тройку.
— Вы тоже, — услышал он из темноты голос Льен.
Но все это быстро отступило, растаяло, потому что уже истекали последние часы томительного ожидания, после которого сразу станет ясно, все ли сделано как надо, где допущены просчеты, чего не учли в ходе подготовки. Это будет серьезная проверка для будущих боев с противником, которого пока знали лишь теоретически.
…Взрывы на базе донеслись сюда глухо, и только далекое пламя, сполохами окрасившее темное небо, говорило, что диверсионные группы выполнили свое задание.
Прошло несколько минут, и командир дивизии дал приказ открыть по базе артиллерийский огонь.
Ночной бой с противником, застигнутым врасплох, еще не дает основания говорить об окончательном успехе, потому что противник, а особенно такой, как этот, способен быстро оценить сложившуюся обстановку, организовать оборону или начать ответные контратакующие действия. Поэтому полковник Ле Хань не удивился, когда с рассветом с базы поднялись вертолеты и вскоре появились над позицией артиллеристов, начав ракетный и пулеметный обстрел их. Настоящий бой начался только утром.
Самолеты-разведчики, оснащенные радарами и лазерными приборами, обнаружив расположение некоторых подразделений, направили на них бомбардировочную авиацию. Земля содрогалась от взрывов, горел лес, удушливый дым обволакивал позиции. Было трудно дышать. После первой бомбежки командиры подразделений отвели бойцов с засеченных врагом позиций, предвидя, что вслед за ней последуют другие удары, более мощные.
В девять часов утра американская авиация начала новую бомбежку. Однако батальоны полковника Ле Ханя не только не дрогнули, но сами вели плотный ответный огонь по воздушным целям. За первые три часа над боевыми порядками сил освобождения было сбито четыре вертолета, один из них взорвался в воздухе..
После полудня огневой удар противника ослабел, вертолеты и самолеты переключились на бомбежку 7-го полка. Командир дивизии понял, что майор Зьем, начавший частью своих сил атаку на гарнизон противника, отвлек на себя вражескую авиацию. Кажется, все воздушные силы базы были брошены против 7-го полка. Сквозь грохот боя прорвался по радио голос командира полка.
— Товарищ командир, — полковник узнал его сразу, — докладывает седьмой Зьем.
— Это над вами там повисли американцы? — перебил полковник.
— Над нами, товарищ командир, — с задором в голосе говорил майор. — Это ничего. Они просто с ума сошли от злости. Докладываю, товарищ командир, что мы разгромили большую автоколонну. Она везла из порта на базу продукты. Если бы вы посмотрели, что творится на дороге! Вино течет рекой, банки с консервами, разбитые ящики, машины горят, а американцы бросают бомбы куда попало — и по нашим позициям, и впустую.
— Потери большие? — прервал Ле Хань командира полка.
— Сейчас не знаю, потом подсчитаем. Наши бойцы захватили много продуктов.
— Судя по тому, как вас бомбят, надо подготовиться к худшему, на вас могут сейчас направить морскую пехоту и броневики.
— Мы к этому уже подготовились, товарищ командир, все сделали, как намечали. Броневики далеко не пройдут.
Пока шел этот разговор, командиру дивизии сообщили, что с базы двинулась колонна бронетранспортеров в сторону 7-го.
— Слушай, Зьем, — сказал полковник, — как я и говорил, гости пошли к тебе, очень много. Постарайся встретить хорошенько.
— Есть, товарищ командир, выдержим, у нас удобная оборона.
Раздался щелчок, и рация замерла. Голос майора Зьема полковник услышал только через два с половиной часа. Но это был уже другой голос.
— Товарищ командир, докладывает седьмой Зьем, — он замолк, будто переводил дыхание, — положение у нас крайне трудное. Отбиваемся, но противник ведет убийственно плотный огонь и с воздуха, и с земли. Около батальона морских пехотинцев мы положили на рисовых полях, но нам все труднее держать их из-за очень сильного огня с воздуха, — майор снова замолк, и молчание затянулось.
— Что с вами, Зьем? — спросил полковник.
— Ничего, товарищ… — полковник четко услышал стон, — вторая пуля в плечо попала. Сейчас, минуточку…
Полковник быстро просчитал в уме варианты, но не нашел ни одного, который дал бы возможность помочь 7-му полку.
— Дорогой Зьем, обстановка, как вы понимаете, складывается сложно. Выход один — держаться. Держаться до темноты, а потом выходить из боя. Сможете?
— Постараемся, товарищ командир. Будем держаться.
И полк держался, несмотря на тяжелые потери. Он не только держался, но и не дал пехоте противника приблизиться к своим позициям.