— Ты, Юджин, находишься, можно сказать, на направлении главного удара в психологической войне, о которой рассказывал генерал Лэнсдейл. Как ты относишься к его планам?
— На этот вопрос трудно ответить односложно. Планы Лэнсдейла — продолжение, пусть усовершенствованное, но продолжение старого курса на умиротворение вьетнамской деревни. Теперь вместо «стратегических поселений» начали строить новые деревни. Как только их не называют: революционные, процветающие, нового быта, а содержание все то же. Понимаешь, мы хотели бы думать, что выступаем в роли благодетелей. И рассчитывали, что благодарные вьетнамцы повалят к нам толпами, чтобы рассказать, где находятся базы Вьетконга, кто из жителей поддерживает коммунистов, а кто и сам коммунист. А они не идут, за исключением тех, кто должен идти с нами, потому что слишком виноват перед, своими соотечественниками.
— Ты знаешь, как определил один мудрый буддийский монах наше благодеяние? — после некоторого молчания спросил Смит.
— И как же?
— «Вы, говорит, вместо того чтобы вытирать слезы народу, выдавливаете ему глаза». Ну, как ты находишь?
Мартин долго молчал.
— Ты считаешь, — наконец спросил он, — что нам следует прекратить эту попытку отколоть Вьетконг от вьетнамского крестьянина?
— Я не возражаю, — сказал Смит, — против правильной в основе мысли: надо между Вьетконгом и крестьянами проложить какую-то действительно непреодолимую зону. До тех пора пока ее не будет, пока Вьетконг будет пользоваться поддержкой населения, он будет расти. Он — дерево с корнями, глубоко ушедшими в почву. Мы же своими не всегда обоснованными и необходимыми карательными акциями, действуя по принципу: лучше убить десять невинных, чем оставить в живых одного коммуниста, удобряем эту почву, сами даем Вьетконгу оружие для борьбы с нами же.
— Ты был свидетелем таких акций, Юджин? Какое они произвели на тебя впечатление?
— Эх, Пит, лучше об этом не говорить. Я написал докладную генералу Уэстморленду и высказал мнение, что не следовало бы уж очень стремиться превратить в попел любую вьетнамскую деревню. Написал ему, что поди, не имеющие ничего общего с Вьетконгом, призы-па ют кары на головы американских солдат.
— Ну, и как отреагировал он на это?
— Мой друг полковник Мэрфи работает в штабе Уэстморленда и, кажется, пользуется доверием генерала, сказал мне вчера, когда мы встретились у него дома:
Ты, говорит, Юджин, воздержись от радикальных предложений или критики, а то уже за тобой начинает тянуться хвостик. Пока, говорит, мне удалось его обрезать, но будь осторожен». Вот видишь, какая реакция?
— А почему бы не отдать нам эту, мягко говоря, неблагодарную работу самим вьетнамцам? У них есть армия, пусть она и умиротворяет, успокаиваем что хочет, то и делает со своими гражданами.
Полковник рассмеялся.
— Ну, Пит, тебе еще вариться и вариться во вьетнамском котле, пока дойдешь до всего. Если бы мы отлили все вьетнамской армии на откуп, то вот на этой улице, почти на каждом доме давно висел бы портрет дяди Хо. Для этого мы пришли сюда со своей армией, чтобы не допустить дядю Хо южнее семнадцатой параллели. Не допустить краха наших стратегических планов. Мы не можем пойти на это, слишком много мы пложили сюда, чтобы отказаться от Вьетнама. Мы прикованы, Пит, к этой стране цепью. И двигаться мы можем только в пределах, допустимых длиной этой цепи.
— Зайдем на минутку, а? — предложил Мартин, остановившись у вывески: «Книжная лавка Рахима. Предлагается также богатый выбор монет для коллекции».
— Ты чем увлекаешься — книгами или монетами? — спросил Смит.
— Книги тут не очень интересные, а монеты есть просто прелестные.
Они вошли в лавку. Из-зз конторки выскочил высокий худощавый индус с густо покрытыми бриллиантином волосами, в батиковой индонезийской рубашке. Крикнул кому-то в глубину лавки: «Два бокала апельсинового сока!»
— Что бы вы хотели посмотреть? Бриллианты, слоновая кость, древние и современные вазы?
— Есть ли у вас интересные монеты? — спросил Мартин.
— О, специально для вас, сэр, специально для вас, — он быстро вытащил из-под прилавка большого размера коробку, в которой, аккуратно разложенные по пакетам, лежали монеты, способные заставить задрожать любого нумизмата.
Мартина не интересовали монеты с портретом авст рийской императрицы Марии-Терезии, рейхсмарки с изображением Гитлера и Гинденбурга, редкий английский шиллинг с изображением несостоявшегося королч Георга VI, который предпочел английской короне женитьбу на американке, в жилах которой — за что его и лишили королевского титула — не было ни одной капли голубой крови. Отстранив доллар с портретом покойного Джона Кеннеди, Пит, не сдержав волнения, пододвинул к себе наборы древних монет вьетнамских и китайских династий, разных по достоинству и форме — от круглых до монет в форме старинных воинских мечей, с квадратными и круглыми дырками посередине, с четкими иероглифами. Пит отобрал несколько наборов и, не торгуясь, расплатился. Хозяин лавки был вне себя от радости: покупатель оказался щедрым.
— А вы, Пит, ведете политику на девальвацию американского доллара, — сказал Смит, когда они вышли из магазина на улицу.
— Боюсь, что я не понял тебя, Юджин.
— Отвалить такие деньги! Ты наверное, очень богат, Пит, а?
— Да что ты! Но посмотри, какая прелесть, — восхищался Мартин.
— Вижу. Только стоит эта прелесть не тридцать долларов, как заплатил ты, а максимум пять — семь.
— Не может быть, Юджин, ты шутишь?
— Шучу? Зайдем вот сюда.
Совсем в крошечной лавчонке, заставленной книгами на вращающихся этажерках, Юджин попросил хозяина показать старинные монеты.
— Пожалуйста, сэр. Есть очень древние, пожалуйста.
Смит отобрал несколько комплектов, примерно столько, сколько купил Мартин, взвесил их зачем-то на ладони, потом вытащил из кармана пятидолларовую бумажку, положил на прилавок.
— Достаточно?
— Что вы, сэр?! Это невозможно.
— Ладно, — проговорил Смит, — куплю в другом месте, — и стал прятать деньги.
— Ну подождите, сэр. Специально для вас — двадцать долларов.
— Пять, и ни цента больше.
Хозяин стал горячиться, сбавлять цену, наконец дошли до семи долларов — и оба остались довольны друг другом.
До бара в отеле «Мажестик» Мартин не произнес ни одного слова. Когда, разместившись под полотняным навесом веранды, выпили по нескольку глотков пива, Мартин, кажется, обрел дар речи.
— Ну, Юджин, преподал же ты мне урок!
— А чтобы ты помнил его, я дарю тебе эти монеты па память о нашем знакомстве и нашем умении вести бизнес.
— Ты говоришь «о нашем умении вести бизнес», а ведь простаком-то выгляжу один я.
— Нет, Пит. Я не нас с тобой имел в виду. Поживешь подольше, увидишь, что так ведем себя не только мы. Не считая, бросает свои деньги Америка, и не какие-мнбудь десять — двадцать долларов. А знаешь, как растаскивают наши миллионы здесь, какая драка идет за них в сайгонских верхах? — и Смит рассказал о том, как деньги, выделенные правительством США для возмещения убытков владельцам земли, отведенной для строительства базы, прилипли к рукам сайгонских чиноз-пиков.
Мартин как юрист возмутился. Но Смит его успокоил:
— Не трать нервы, Пит. Даже если бы весь Верховный суд США пытался привлечь кого-то к ответственности, он бы не нашел виновных.
Он. замолчал, чтобы выпить пива, а потом с улыбкой добавил:
— Вот видишь, какие выводы я сделал из твоегс промаха при покупке грошовых монет?
— Ну что ж, — засмеялся Мартин, — может, генерал Уэстморленд и прав, обратив внимание на твои слишком смелые выводы. А монеты я положу перед глазами, чтобы никогда не забывать о поучительном уроке. Я рад, Юджин, — порывисто произнес Мартин, — что мы встретились, что я узнал такое, над чем стоит подумать.
Поднявшись в свой номер в той же гостинице «Ма-жестик», Юджин Смит стал внимательно изучать конспект речи Лэнсдейла. Она была длинной и эмоциональной. Генерал делал экскурсы в недавно минувшие годы, анализировал курс на умиротворение вьетнамской деревни, хотя и не сказал, как об этом говорил Юджину помощник министра обороны Мактоун, о провале некоторых планов, которые он считал едва ли не гениальными.