— Вы поняли меня? — спросил Фам Лань, а монах вместо ответа повторил слово в слово все, что говорил Фам Лань: сразу была видна школа усвоения священного писания.
— Будьте осторожны, прсшу вас, — добавил Фам Лань на прощанье. — От вас зависит судьба столь многих людей, что я не пожалел бы собственной жизни для их спасения.
Солнце вот-вот уже должно было взойти, когда Фам Лань попрощался с настоятелем и, взяв на плечи коромысло с двумя корзинами, отправился в сторону гор. Ему тоже предстоял неблизкий и нелегкий путь.
Батаяьон карателей начал свой поход, как и было предусмотрено планом операции. На несколько часов раньше, урча моторами, ушли с базы два «Катерпиллера» с привинченными массивными ножами. По пути к Фафыонгу солдаты проведут тренировочные карательные акции против нескольких мелких деревень. Они опробуют технику в деле, прощупают крестьян, проверят, не скрываются ли у них вьетконговцы.
В маленькую деревеньку под названием Тёмой каратели пришли часов в десять. Было уже жарко.
— Надо же додуматься послать в такую даль пешком! — возмущались солдаты. — От вертолётов деться некуда, а солдат должен топать пешком по этой чертовой жаре.
Джерри Торн, американский советник при вьетнамском батальоне особого назначения, повалился на расстеленные в маленьком дворике недавно сжатые стебли риса и, сделав несколько глотков из алюминиевой фляжки, подозвал к себе американского капрала по прозвищу Бронко-негр, хотя он был настоящим белым, но из-за смуглого лица выходца с Сицилии к нему прилепилась эта кличка, к которой он уже привык.
— Ну, парень, как тебе тут нравится?
— Работа, сэр, неплохая. Где бы я столько заработал, как здесь?
— Это верно, парень. Что-то я тебя раньше не видел па базе, откуда ты привел свою команду?
Бронко-негр раздвинул в улыбке свой огромный рот с крупными, ослепительно белыми зубами.
— О, сэр, мы неделю назад еще были в дельте Меконга. Там есть где разгуляться. Вьетконговцы просто кишат кишмя, а за каждого убитого платят десять зелененьких. Приходилось трудиться на совесть.
— А к чему это вы у себя на спинах намалевали непристойщину? «Грязная дюжина», — прочитал капитан. — Надо же придумать!
— Ребята придумали, — ответил Бронко-негр. — Работу делаем самую грязную, вот и придумали. Наш взводный, лейтенант Томас Кребс, хотел заставить нас стереть эту надпись, но ребята не послушались. Потом, когда Кребса убило, к нам уж никто не придирался. А вы-то давно тут, сэр? — в свою очередь спросил капрал.
— Э, парень, для меня это уже третья война, и, скажу тебе по секрету, не самая худшая. Мне тоже здесь кое-что перепадает.
— Вы говорите, сэр, третья война. А какая же была первой?
— Первой была в России. Я там тоже на партизан охотился.
— Но мы же с Россией были вместе, как же вы на партизан охотились?
— Это вы, американцы, были вместе, а я — был солдат фюрера. Там нам не повезло. Потом была Корея, а теперь этот Вьетнам. Здесь не снега России, можно развернуться, показать, чего стоит наше умение воевать. На, хлебни, капрал, только не все, оставь мне.
Бронко-негр сделал несколько глотков и вернул фляжку.
— И давно вы тут, сэр?
— Третий срок, капрал, но чувствую, что запас прочности кончается. Раньше сам командовал ротой, а теперь вот советником у обезьяны.
— У кого? — спросил Бронко-негр.
— У майора Тхао. Ненавидит меня, а я его. Наверное, пристрелю в суматохе.
— Вы что, сэр, как можно?
— А никак, пристрелю, и все.
— Зачем же вы вслух-то говорите? Услышат, передадут майору…
— Он и так знает, что я его пристрелю если не сегодня, то завтра.
— Вы, наверное, устали, сэр. Давно в таких переделках?
— Не вылезаю, капрал. Когда приехали на базу, думал: отдохну. А вот видишь, какой отдых. Дядя Сэм — хороший бухгалтер. Он зря денег не платит, все считает,
как бы лишнюю сотню не переплатить. А я уже достаточно заработал, хватит, говорю. Последняя операция. Потом домой. Но обезьяну Тхао пристрелю.
— Он вам чем-нибудь навредил, сэр?
— Навредил? Да я бы его уже давно отправил на тот свет. Просто не нравится. Противно смотреть. Скоро увидишь, капрал, как я с ним разделаюсь.
Он выпил еще виски и стал подниматься.
— Пойдем поразвлекаемся, капрал.
Где-то позади хижин раздалась длинная автоматная очередь, потом еще одна.
— Что там происходит? — крикнул капитан, заметив вьетнамского офицера, командира взвода.
— Кажется, обнаружили Вьетконг.
Капитан бросился туда, откуда снова раздалась очередь. Там уже лежало несколько убитых.
— Кто такие? — спросил он офицера.
— Коммунисты, пытались бежать, прятаться.
— Ну, тогда все правильно, — подвел итог капитан и пошел к расположившемуся на отдых своему отряду.
Он сел, привалившись спиной к кокосовой пальме, надвинул на глаза каску и попытался задремать. Его вывел из себя старческий, умоляющий голос.
— Бинь! — крикнул капитан. — Где ты запропастился?
Переводчик выскочил из хижины, вытирая рот тыльной стороной ладони.
— Опять ковырялся в чужих горшках? — спросил капитан. — Когда-нибудь отравят тебя твои соотечественники, вот увидишь. Что это он скрипит там? — кивнул капитан в сторону старика. — И чего это твои землячки на него уставились?
Переводчик прислушался.
— Пропаганда, сэр. Коммунистическая пропаганда.
Старик с длинным, седым и редким клинышком бороды, с руками, натруженными долгими годами труда на рисовых полях, с лицом, изборожденным морщинами и похожим на кору старого дерева, стоял перед солдатами.
— Вы — хорошие парни, — говорил он им, — вижу, что вы хорошие парни, только сломали вас, исковеркали вам душу чужие люди. Вы, наверное, зарабатываете неплохо. Верно, ребята?
— Ничего, отец, зарабатываем, — отозвалось сразу несколько солдат. г
I
— Но послушайте меня, старика. Получаете деньги, откладывайте на гроб, чтоб не наваливать потом тяжесть на плечи родителей. Откладывайте деньги и для своих семей. А то убьют или искалечат, кто поможет семьям?
— Что он там мелет, старый пень? — возмутился лейтенант. — А ну, прекрати, старик, свою подлую пропаганду! — крикнул лейтенант.
— Не надо на меня кричать, — спокойно произнес старик, — меня не испугаешь, у меня уже все страшное позади. Знаете, ребята, у меня было двое сыновей. Точно таких же парней, как вы. Хорошие были ребята. Взяли их в армию, а через несколько месяцев они погибли. И сейчас меня некому кормить. Вот посмотрите карточки моих ребят…
Солдаты потянулись к старику, некоторые явно сочувствовали ему.
— Вот вы, вижу, куда-то идете, кого-то убивать будете. А если ваши матери или отцы окажутся там, куда идете, что будете делать, стрелять? Ребята, бросьте вы это дело, позорно это…
Он не успел договорить, как на него налетел майор Тхао:
— Ты что это болтаешь, старик? Кто тебя научил?
— Жизнь меня научила, начальник, кто же еще? Свои были вот такие ребята, а теперь один как перст. Кто вернет мне моих детей?
— Я тебе вот сейчас верну, — майор потянулся к кобуре пистолета, — я тебя научу разговаривать.
Солдаты зароптали.
— И вы с ним заодно? — заорал майор, и его лицо, покрытое шрамами, исказилось, стало безобразным.
— Оставьте его, ребята, — сказал старик, — он забыл, какая мать родила его, какой народ был вокруг пего. Но думайте, когда вам прикажут стрелять в людей, думайте, не в родную ли мать целитесь, не отца ли хотите…
Майор нервно выхватил пистолет и выпустил в старика несколько пуль. Тот ойкнул как-то жалобно и упал на землю, заливая ее кровью. Солдаты повскакали с земли, загалдели, зло глядя на майора, а тот, насупившись, бросил солдатам в лицо:
— Убью! Прихвостни Вьетконга! Выродки! Молчать!
Капитан Джерри Торн, сдвинув на затылок каску,
смотрел с отвращением на все происходящее.