Уэстморленд знал, что говорил о нем этот заносчивый генерал, и он решительно встал со своего стула.
— Нет смысла, господин заместитель министра, продолжать разговор дальше. Он ничего не прояснит, только обострит наши отношения. До свидания, — бросил он всем и направился к своему вертолету, не подав никому руки.
Уже в салоне персонального, со вкусом оборудованного вертолета Уэстморленд, немного успокоившись, сказал генералу Хоану, чрезвычайно любезному человеку, помогавшему штабу Уэстморленда получать ценную информацию о настроениях в среде сайгонского генералитета:
— А вы не думаете, генерал Хоан, что этот командир дивизии может пойти на альянс с Вьетконгом?
— Что вы, сэр, — ответил Хоан, обращаясь к Уэстморленду так, как обращались к нему американские офицеры, — генерал Тань не может рассчитывать на помилование. За ним числится слишком много грехов.
— Ну, ладно, — уже спокойно проговорил Уэстморленд, открывая банку кока-колы, — оставим эту тему, но скажу вам, что я уже не буду чувствовать себя спокойно за тот участок фронта, где будет находиться генерал Тань.
— Я учту это, сэр, — подобострастно сказал Хоан.
Не получил Уэстморленд морального удовлетворения и после посещения базы Фусань. Выслушав доклад генерала Райтсайда и облетев вместе с ним примыкающие к базе районы, Уэстморленд оценил уязвимость позиции. Он ничего не сказал Райтсайду об этом, но решил серьезно проинформировать Макнамару об этом и попросить его усилить базу людьми и техникой. А вслух посоветовал:
— Сейчас, дорогой Фрэнсис, вам, думаю, следует сосредоточить главные усилия на укреплении обороны базы и до получения дополнительной военной мощи не увлекаться широкомасштабными операциями: защита подступов к базе, точные бомбардировки с воздуха обнаруженных позиций противника, охрана в пределах ваших границ дороги номер девять. Решительные действия против Вьетконга будет целесообразнее начать на более поздней стадии, когда развернется наше общее наступление.
— По старой дружбе, Уильям, прошу тебя обратить внимание на наше положение. Я замечаю, что у наших офицеров появляется чувство, что база слишком уязвима и при крупных акциях Вьетконга может не устоять.
— Ну, что ты, Фрэнсис! — горячо воскликнул Уэстморленд. — База — это символ Америки. Мы послали сюда могучую технику, а в ближайшее время еще усилим вас. Отборные войска и наши и южновьетнамские, хорошие, грамотные офицеры… Не стоит неудачи, которые обрушились на вас, и не только на вас, в этом году, расценивать как фатальные. Войны состоят не только из побед. Будь так, они бы не были столь продолжительными. Главное, ясно видеть основную цель — победу. А в ней вашей базе будет принадлежать почетное место, — закончил Уэстморленд, по-дружески обняв генерала. А про себя подумал, что именно сейчас бы надо заменить старого Фрэнсиса на более энергичного генерала. Но поскольку он об этом молчит, Уэстморленд не собирался предпринимать что-либо со своей стороны.
После изысканного обеда со старшими офицерами, на котором Уэстморленд произнес речь, еще раз назвав базу символом Америки — это найденное сравнение ему самому понравилось, — главнокомандующий вылетел в Дананг.
Он много видел за годы службы сильных военных крепостей, но Дананг он считал одной из лучших. Бесконечные ряды железобетонных капониров и ангаров, в которых под надежной защитой стоят сотни боевых самолетов и вертолетов, огромные подземные и наземные склады боеприпасов, горючего, продовольствия, совершенная электронная служба навигации и разведки. Уэстморленд, выйдя из вертолета, залюбовался идеальными взлетными полосами, проложенными в неширокой долине, окаймленной с одной стороны цепью невысоких гор, а с другой — удобной морской гаванью. Сейчас в нее боевые и транспортные суда военно-морского флота доставляют войска и бомбы, контейнеры с танками и самолетами, сигарообразные ракеты и шариковые бомбы, ядовитые «коктейли» и тысячи галлонов виски.
Совещание на базе в Дананге было, непродолжительным, но деловым, энергичным. Здесь командовали люди, хорошо знающие свое дело и понимающие, какое значение имеет Дананг для всей американской армии во Вьетнаме. Если Фусань, как любил говорить Уэстморленд, — символ военной мощи Америки, то Дананг еще и ее военный арсенал в Индокитае. Несколько испортившееся после встречи с генералом Райтсайдом настроение заметно улучшилось. Уэстморленд укрепился во мнении, что после получения дополнительных армейских частей — он рассчитывал в новом году увеличить свою полумиллионную армию на двести тысяч человек, а еще через пару лет довести до миллиона — можно начать такие военные операции, которые приведут к полному усмирению Южного Вьетнама, а Северный Вьетнам будет поставлен на колени невиданными еще по масштабу бомбардировками.
Правда, командование объединенных сил в Дананге сообщило и неприятные факты: растет количество диверсий в порту, на дорогах номер один и номер девять, по которым идет миллионнотонный поток грузов. Совершаются нападения на укрепленные районы южнее 17-й параллели. И это — несмотря на то, что охранные части не останавливаются ни перед чем, когда речь идет о карательных акциях. Однако Уэстморленд считал, что эти неприятности будут устранены, когда начнется генеральное осуществление плана подавления недовольства и сопротивления.
— Я бы советовал вам, полковник Гендерсон, — сказал Уэстморленд, обращаясь к командиру бригады из дивизии «Америкэл», которого знал еще по Корее, — провести одну-две показательные карательные акции, чтобы они заставили обезуметь от страха перед неминуемостью возмездия каждого, у кого могла появиться в голове мысль о сопротивлении Америке.
— Мы это сделаем, сэр, — с готовностью ответил Гендерсон, и на его крупном лице с дряблой, обвисшей складками кожей появилось что-то вроде улыбки, больше похожей на злорадную гримасу. Из-под толстых стекол очков в массивной черепаховой оправе смотрели на командующего бесцветные холодные глаза человека с властным и жестоким характером.
Через три дня Уэстморленд улетел в Гонолулу. Встреча рождества и Нового года прошла даже лучше, чем он ожидал: хорошие старые друзья, полезные беседы, синее, как небо, море и небо, похожее на море, хоть не полная, а временная, но отстраненность от беспокойных повседневных дел и забот — все создавало ощущение праздничности и отдыха. В Гонолулу, обмениваясь мнениями с генералами и адмиралами своего ранга, Уэстморленд почувствовал разницу в тяжести груза, положенного на плечи каждого из них. Даже командующий Тихоокеанским военным театром, под рукой которого огромная разрушительная мощь Америки, не обладал той практической силой, способной влиять на ход чуть ли не всех мировых событий. Ни один полководец в мире, думал он с гордостью о себе, не посылал после второй мировой войны в бой полумиллионную армию, поддержанную тысячами самолетов, танков, орудий. Ему Америка доверила утверждать свои идеалы и принципы на важном в глобальном плане участке. Он почти физически ощущал, как въезжает на танке в историю, которая отведет ему на своих страницах достаточно много места.
С таким чувством своей необыкновенной значимости собирался Уэстморленд на встречу в офицерском клубе, когда ему позвонили из штаба и сообщили, что из Сайгона пришла на его имя срочная шифрограмма. Он знал, что его не стали бы беспокоить по мелочам, и почувствовал тревогу.
Телеграмма была короткой. «6 января партизаны атаковали позиции третьей бригады девятой дивизии и артиллерийские позиции сайгонской армии в Лонгане. Убито и ранено более ста американских солдат и офицеров, потеряно двадцать 105-миллиметровых орудий». И больше никаких подробностей, но Уэстморленд зрительно представил участок фронта разгромленной бригады, потому что побывал в ней, совершая инспекционную поездку в дельту Меконга. Он помнил беседы с офицерами бригады, похвалил их за грамотно построенную оборону, за хорошую боевую готовность и пожелал им успехов на будущее. И вот он, неожиданный результат. Уэстморленд долго сидел, угрюмо уставившись в голубой листок расшифрованной телеграммы.