Много упущено, много упущено, думал Джонсон, но что мог он сделать с этим упрямым кланом Кеннеди. Раньше Джон вел себя так, будто вице-президент существует у него для пустого протокола, его даже не считали нужным ставить в известность по многим вопросам. Поговаривают уже, что на выборах 1968 года брат Джона — Роберт — готовится выставить свою кандидатуру на пост президента. Но до тех выборов еще надо дожить. Надо дожить…
— Я думаю, — прервал затянувшееся молчание Джонсон, — прежде чем начинать осуществление нового курса, правительство проведет глубокий анализ, государственный департамент изучит внешнеполитическую обстановку, Центральное разведывательное управление представит обстоятельный доклад о том, с какими силами противодействия мы можем столкнуться.
Джонсон боялся, что ему напомнят его собственные слова, когда он, зарабатывая авторитет, говорил в конгрессе: «Было бы ошибкой посылать американских солдат на кровавое веселье в болота Индокитая, чтобы увековечить колониализм и эксплуатацию Азии белыми». Это было незадолго до выборов, которые сделали Джонсона вице-президентом страны. Он мог бы стать и президентом, если бы Кеннеди не швырнул на чашу весов свои козыри. Как же! Образованнейший человек, да еще искалеченный на войне. Серой массе избирателей импонировало, что в президенты идет человек, знающий, что такое война. Он обещал мир и добрососедство с Россией, а Америка, не зная, что такое Россия, тем не менее питает уважение к ней. Еще бы, ведь она первая запустила в космос свой спутник! А для технически мыслящей Америки это значило много. Потом, уже после выборов, в космос полетел этот улыбающийся парень — Юрий, а Америка проиграла Плайя-Хирон. «Ведь я говорил Джону, — думал Джонсон, — что не такими силами надо было высаживаться в заливе Кочинос. Фиделю надо, было нанести смертельный удар, убрать заразу коммунизма из-под бока Америки».
Но Джонсону никто не напомнил о его словах. Америка, ее политические деятели умеют отличать рекламную шелуху от истинных намерений. Через полгода после того, став вице-президентом, он, именно он, — это Америка должна помнить — подписал с сайгонскими властями соглашение, по которому Соединенные Штаты обязались расширить военную помощь Зьему. Джонсон с теплой улыбкой вспоминал встречи с Зьемом: образованный, вежливый человек, воспитанный в уважении к Америке.
— Мы соберемся здесь еще раз, — сказал Линдон Джонсон, — когда все компоненты плана, во всех аспектах, о которых мы только что говорили, окажутся в наших руках. Тогда можно будет уже разрабатывать детально нашу политику во Вьетнаме. Сейчас, господа, закрывая это совещание, — Джонсон посмотрел на часы, — подумать только, совещание заняло более трех часов! — я прошу вас обдумать на досуге все, связанное с новым направлением, приготовить обоснования «за» и «против», помочь администрации в момент, когда она стоит перед трудным выбором. Когда вы будете решать: поддержать или отвергнуть новый курс, я прошу вас помнить не об авторитете президента и его администрации, не о престиже того или иного ведомства. Думайте и ставьте на первый план моральные ценности нашего общества, авторитет Америки, которой самим богом уготована роль борца за идеалы свободы и демократии. До свидания, господа. Желаю вам успеха.
Полковник Смит был в растерянности. Он понимал, что президент действительно стоит перед принятием решения, которое может стать бикфордовым шнуром большой войны. Но при чем здесь он, скромный чиновник, — таких полковников в министерстве обороны не сосчитать, — которому; и знать-то о таком совещании не положено, не то что присутствовать на нем?! Полковник был согласен с президентом, что глобальные интересы Америки требуют решительных действий во Вьетнаме, раз уж волей судьбы она оказалась втянутой в эту войну.
Весь западный мир смотрит на Америку как на свой щит в борьбе с коммунизмом. Есть только один выход — победить во Вьетнаме, поставить у власти надежных, умных ребят — присматривать, конечно, за ними, — и пусть они там управляют, как им подсказывает совесть и их традиции. С другой стороны, его, как и многих других участников совещания, резанула мысль о возможности мировой войны. В разведывательном управлении и в министерстве обороны есть люди, которые хорошо знают, что мировая война при нынешнем оружии уже не минует самой Америки.
Еще будучи лейтенантом, Юджин сопровождал одну делегацию в Советский Союз, Польшу и Западную Германию. И русские, и поляки, и немцы показывали, какие разрушения оставила война в их странах. Он даже не представлял, что война была такой жестокой и разрушительной. Тогда у Юджина Смита возникла крамольная мысль, которую он не высказывал даже близким друзьям: а нашла бы в себе силы Америка для сопротивления, если бы ее города подвергались ежедневным бомбовым ударам, если бы они превратились в развалины. И еще он узнал в той поездке, что русские солдаты воевали порой на скудном пайке, а мирное население жило на таком рационе, которого американец и представить себе не может. В Ленинграде делегации рассказали, что защитники города и его жители, получая че-тыре-пять унций хлеба, похожего на глину, из которой лепят горшки, отбивали бесчисленные атаки врага, а города все-таки не сдали. Кусочек хлеба, увиденный в музее, вызвал у Юджина воспоминания о другой войне.
Незадолго до памятной поездки в Европу Юджин Смит вместе с группой офицеров побывал на боевой практике в Корее. Там он первый раз увидел своих ровесников ранеными и убитыми. Отец Юджина был механиком на флоте, ходил на транспортах в Мурманск, тепло рассказывал о русских моряках и летчиках. Был он и в печально известном караване PQ-17, который англичане, как говорил отец, предали и подставили немцам под разгром. Но танкер, на котором шел отец Юджина, остался цел, хотя его тоже здорово пощипали. Русские наградили отца медалью, на которой были выбиты гордые слова — «За отвагу». Она, наверное, и сейчас хранится в шкатулке с документами. Отец погиб после войны, когда Юджин уже кончил военное училище, погиб на американском китобойце, столкнувшемся с айсбергом где-то у самой Антарктиды. Так что Юджин, попав в Корею, будто реставрировал в памяти из отдельных эпизодов, рассказанных отцом, целостную картину войны. В Корее, судя по всему, она была иной, чем в России. Другие были и солдаты. Если отец и парни его поколения сражались против фашизма, то в Корее шла война неизвестно за что. Не очень хорошо понимал тогда Юджин, почему Америка должна помогать одним корейцам убивать других. Но раз президент послал войска, значит, так и надо. Это не вызывало сомнения, даже если и было непонятно. Два месяца Юджин провел в составе стрелковой дивизии. Был под пулями, под артиллерийским обстрелом. Но когда он вспоминал рассказы отца, то видел, что война в Корее будто идет по другим законам. Солдаты вроде приехали в Корею не воевать, а зарабатывать деньги. Платили им много, кормили хорошо, а они все требовали большего. Он был свидетелем, когда рота отказалась идти в атаку, потому что на обед не подвезли мороженого, значащегося в меню, и апельсинового сока.
— Завтра все подвезут: и мороженое, и сок, и другое, — говорил командир.
— Тогда и атака подождет до завтра, — решила рота.
А что бы делала Америка, окажись она в положении русских осенйю сорок первого года? Это был для него совсем не риторический вопрос. Он его мучил, хотелось найти ответ, а факты, которые Юджин узнал, подсказывали не те слова, какие он хотел бы услышать.
В звании майора Юджин Смит был приглашен работать в главное управление военной разведки. Романтика борьбы со шпионажем, обезвреживание врага внутри ли собственной страны или за ее рубежами, окутанные тайной операции, после которых в разных странах исчезали президенты и премьер-министры, а вместо них появлялись новые люди, клявшиеся в верности нетленным ценностям Запада, американским принципам свободы и демократии, привлекали многих молодых послужить, как говорили, на передовых рубежах, раз уж им не досталось побывать в настоящих боях на фронте.
На долгих три года посадили Юджина за студенческую парту, учить французский и вьетнамский языки, совершенствоваться в законах тайной войны. Он был одним из лучших слушателей, и при окончании академии ему присвоили очередное воинское звание, что его как бы еще прочнее связывало со службой в разведке. Не трудные вначале, потом все более сложные поручения оцять в Корее, затем в Таиланде, где строились военно-воздушные базы, и, наконец, Вьетнам. Раз уж он почти три года изучал эту страну, ее язык, ее народ, города и горы, реки и береговую линию, религию и искусство, то командировка во Вьетнам в таком случае рассматривалась как награда за труд.