— А если начнут пытать, а ты закричишь не по-анг-лийски, а по-русски? — с улыбкой глядя на Ланя, спросил председатель Фронта освобождения.
— Обещаю вам, что если такое случится, то буду кричать только по-вьетнамски, даже на южном диалекте.
Председатель Фронта теребил ежик седых волос, задумчиво глядел мимо Ланя, словно хотел увидеть будущее этого тридцатилетнего парня, с первой встречи ставшего ему очень близким. Он думал, что, будь у него такой сын, он без колебаний доверил бы ему выполнение задания, о котором просил Фам Лань. Бывают такие задания на войне, которые хотел бы поручить только самому себе, настолько они ответственны. И кажется, что только ты сам и понимаешь, как надо будет поступать в сложной ситуации, разобраться в запутанной обстановке. Но председатель Фронта, несущий ответственность за судьбы всей борьбы, поймал себя на том, что на такое задание он с твердой верой послал бы не только себя и своего сына, но и этого умного офицера.
— Хорошо, майор, — услышал Лань генерала, — этот вопрос мы решим. Но мы должны получить из Ханоя разрешение на проведение такой ответственной операции. Одно могу сказать: что мы с товарищем председателем поддержим твою кандидатуру.
— Спасибо, товарищ командующий, спасибо, товарищ председатель, — взволнованно поблагодарил Лань. — Я сделаю все, чтобы оправдать ваше доверие.
— Подожди, подожди — прервал его генерал, — очень торопишься. До завершения операции, которую, как ты говоришь, нам собираются навязать американцы, не может быть и речи о переменах в штабе, тем более в таком важном отделе. Поэтому временно забудь об этом разговоре.
Отпустив Фам Ланя, генерал еще долго сидел вместе с председателем Фронта над картой, обсуждая положение на разных участках.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Когда солнце- почти из зенита покатилось вниз, по небу, поползли тяжелые тучи. Небо посерело, стало тревожным. С востока, клубясь, надвигалась хмарь. Была влажная духота, ломило в висках, сдавливало грудь.
Старый Дьем любил в размышлениях проводить предвечерние часы в тихой прохладе своего сада или у бассейна с прозрачной водой. Вот и сейчас он пытался размышлять о вечном перевоплощении людей, подчинен-
ном законам самасары, и приблизиться к постижению мудрости неба. Но мысли уходили куда-то в сторону. Только он вспомнил мудрые постулаты кармы, без которой человек и шага сделать не может, как ему подумалось о поведении майора Тхао, который вознамерился разместить свой батальон в пагоде Пурпурных облаков, чтобы обеспечить безопасность подступов к базе с восточной стороны. «Неужели поведением и этого человека руководит небо?» — с возмущением подумал Дьем.
Он знал, что окрестные жители давно прозвали его Мудрым. Но где же эта мудрость, если он нарушил одно из священных установлений буддизма — не терять спокойствия и ясности мысли даже в тех случаях, когда земля зашатается под ногами? Нет, он вел себя- совсем не мудро, ввязался в спор с низким по духу человеком, тратил на него жар души, рассыпал перед ним мудрые цитаты из священных книг. Смертному не дано постичь изменчивые воплощения покинувшего мир человека в цепи превращений, определенных небом, но наглого, грубого майора Тхао он почему-то видел в образе жадного животного с кровавыми глазами. Как ни отгонял Дьем это видение, оно не покидало его.
Мудрый Дьем считал себя старым, даже древним жителем земли, пережившим вместе с ней неисчислимые страдания, которые на весах неба перевесят прегрешения, свершенные не по злому умыслу, а по слепому неведению. В пагоде нет ни одной священной книги, которой он не знал бы чуть ли не наизусть. Когда большой колокол пагоды, покрытый священными письменами, оглашал своим гулом окрестности, эхом отдаваясь в синеющих на горизонте горах, настоятель верил, что это молитвы возносятся к ослепительному престолу Небесного владыки, неусыпно наблюдающему за делами копошащихся на земле людей, каждый из которых только в присущем ему облике вернется на землю. В гулком звоне большого колокола он улавливал голоса Будды и его последователей, и по тому, как откликалась на них душа, наполняясь радостью и спокойствием, Дьем понимал, что его молитвы и его деяния угодны Рожденному в Лотосе.
Медленными шагами продвигался настоятель меж деревьев сада, отмечая, как пышны и плодородны они в этом году. Из всех деревьев он больше всего любил дерево мит [9]. Ствол его был необхватен, крона — словно раскинутый шатер, плоды, покрытые шипами, были необыкновенных размеров. Жалко было рубить этого великана, но нельзя отменить и обет, данный еще его предшественником, — сделать из ствола изваяние Будды для алтаря.
Но и эта мысль скоро ушла, а на смену ей появились беспокоящие и тревожные раздумья о повседневных делах и событиях. Это смущало настоятеля. В его годы приличествует думать больше о духовном, о жизни будущей, когда дух, оставив хрупкую оболочку, устремится к той светлой и лучезарной вершине, где не будет места для суетности мирской жизни. Однако что-то непонятное происходило в этом мире, и он не мог не думать о нем. Грубый, недостойный внимания человек, одетый в военную форму, говорящий на вьетнамском языке, показал всю свою озлобленность, готов был осквернить святыню. А чужеземец, только из книжек извлекший каплю знаний, хранящихся в океане мудрости, стал на защиту святыни и приказал солдатам и самому их командиру покинуть пагоду.
Вспомнив об этом, мудрый Дьем понял, что его беспокоит, что мешает сосредоточиться на духовном созерцании, — чужеземец! Что ему надо? Почему он с такой настойчивостью пытается проникнуть в сокровенные уголки души? Понять наш народ? Понять, как он говорит, психологию людей, которые при всей своей очевидной слабости не побоялись взяться за оружие, чтобы воевать с его страной. Не напоминает ли этот чужеземец нищего, который требует клейкого риса с плодами бальзамки? [10] А почему так странно ведет себя Куок? Так долго не виделись, а что-то ничего не рассказывает. Потом попросил представить полковнику Смиту. А когда познакомился с полковником, повел с ним странные разговоры.
На третье или четвертое посещение Нгуен Куок очень почтительно и уважительно обратился к полковнику— он всегда рос почтительным к старшим:
— Господин полковник, у меня квам большая просьба. Мы с дядей живем небогато, да и время сейчас не для богатой жизни, но хотелось бы хоть немного заработать. У вас много на базе вьетнамцев, может быть, и я пригожусь.
— Из уважения к почтенному Дьему, — ответил полковник, — постараюсь что-нибудь сделать для вас. А что вы умеете?
— Я знаю каноны буддизма, — ответил Нгуен Куок. — Но на этот товар на базе покупателей не найдется.
Полковник засмеялся:
— Ну, разве только один, — полковник показал пальцем на себя. — Хотел бы, чтобы частица ваших знаний перекочевала в мою голову.
— Боюсь, что у вас не найдется времени, чтобы часами зубрить тексты толстых книг.
— Да, вы правы. Но все-таки было бы неплохо, если бы иногда удавалось поговорить на отвлеченные темы. Однако что же вы еще умеете делать?
— Я кончил политехническую школу в Хюэ, и меня хотели послать учиться во Францию, но, честно скажу, надоело сидеть за книгами. Мне бы что-нибудь рядом с машинами, куда-нибудь в ремонтную мастерскую…
— Хорошая специальность, — сказал полковник, — попробую помочь.
И вот уже два месяца Нгуен Куок работает на базе, домой приходит редко, говорит, что очень занят. Машин на базе много, все время где-нибудь нужен слесарь. Иногда полковник Смит приглашает к себе побеседовать. Беседы, говорит, затягиваются допоздна. Полковник все пытается понять, почему вьетнамцы не принимают тех благ, которые им несет Америка. Как ни далек мудрый Дьем от политики, но и он чувствует, что до благ во Вьетнаме далеко. Каждый день американские самолеты летают бомбить Северный Вьетнам. И не скрывают, что хотят поставить Ханой на колени. А почему? Вьетнам — одна страна, один народ. Зачем надо, чтобы Юг стоял на ногах, а Север — на коленях? Разве это нужно вьетнамцам? А что делают власти в Сайгоне с теми, кто поднимает голос против несправедливости? Нет, он не одобряет Тхить Куанг Дыка, который демонстративно сжег себя на центральной сайгонской площади. Но надо как-то сделать, чтобы прекратить преследования буддистов и всех, кто хочет жить спокойно и свободно. А может, прав этот торговец рыбой — Фам Лань, которого привел к нему Нгуен Куок? И где это они успели познакомиться и подружиться? Во время долго-