И через полчаса отряд опять тащился по унылой черной равнине, меся сапогами черную грязь. Над головой пролетали какие-то птицы, но на гарь не вышел из травы не один зверь.
— Давайте, давайте, — подгонял Бобров. — Совсем немного осталось.
Как же он желал, чтобы ошибся тот, кто смотрел с дерева, и недожженной травы все-таки оставалось менее пяти километров. И когда они, наконец, подошли к оставшемуся препятствию, Бобров с облегчением увидел редкую стену леса в предгорьях буквально километрах в двух. Однако эти километры надо было еще преодолеть. А создалось такое впечатление, что здесь трава росла как бы не гуще и выше. Но времени до заката почти не оставалось, ночевать на пожарище не хотелось, и Бобров решился. Он построил отряд в редкую колонну по четыре, упрятав мулов в середину, крайние взяли ружья наизготовку, сам Бобров встал впереди по праву старшего и решительно вошел в заросли.
Вместо ружья в руках он держал тяжелое мачете и стал косить траву направо и налево, продвигаясь вперед с каждым взмахом. Обзор сразу сократился до вершин травы и правильность курса он мог выдерживать только по идущей сзади колонне. Впереди зашуршало, и Бобров остановился, напрягшись. Однако шорох отдалился, и он снова стал ожесточенно рубить толстенные стебли.
Кто-то слева, не выдержав напряжения, даванул на спуск. Выстрел прозвучал совершенно неожиданно, заставив остальных вздрогнуть и развернуться в сторону стрелявшего. Кто-то даже усмотрел что-то в густой траве и тоже вскинул ружье.
— Отставить! — рявкнул Бобров. — Ты в кого стрелял? — спросил он незадачливого стрелка.
— Показалось, — вздохнул тот. — Ну, я и…
— Так, все по местам. Не видите что ли, человек перенервничал. Бывает.
Бобров опять встал впереди. Но трава уже стала реже и идущий чуть сбоку радостно завопил:
— Дошли!
Лагерь обустроили в момент. Неподалеку уже раздавались вопли шакалов и хохот гиен. Это служило неплохим стимулом. И, несмотря на жуткую усталость, колючий вал был воздвигнут и дрова на ночь запасены. И даже мулы получили свою порцию. Только после этого все попадали, кто, где стоял. Даже часовых решено было менять каждый час вместо двух, чтобы дать им выспаться.
А рано утром к лагерю вышли гости. Успевшие выспаться часовые заметили их, когда те только выходили из-под полога ветвей. Здоровенный, не меньше двух сотен килограммов секач, три свиньи размером поменьше и пяток полосатых поросят. Вышли они по ветру, наверно поэтому сразу и не почуяли людей, которые вели себя очень тихо. А зрение у них традиционно никуда не годилось. Поросята перебегали с места на место и повизгивали, свиньи на ходу что-то умудрялись выкапывать, а секач, подойдя чуть ли не вплотную к колючему валу, вдруг остановился, вздернул рыло и стал интенсивно принюхиваться, громко сопя.
Часовым с этого края стоял совсем не профессиональный воин, а обычный чернорабочий, типа, бери больше — кидай дальше. Кабана он видел впервые в жизни и тот, надо сказать, произвел на него впечатление. Часовой даже забыл, что в руках у него двустволка, заряженная пулей и волчьей картечью. Они так и таращились друг на друга — человек и животное. Кабан ведь тоже такое лицезрел впервые и, если честно, человек, на первый взгляд, опасности не представлял.
Первым из спящих, как это ни странно, очнулся Петрович. Старческое наверно. Его сразу насторожила тишина и близкое сопение. Сопел явно не часовой. Петрович оценил всю картину, едва приподняв голову, несмотря на исключительно городской опыт. Тихонько улегшись, он легко толкнул Боброва в бок. Тот тоже не стал вскакивать с криком «все пропало!», а поинтересовался едва слышно:
— Что?
— Кабаны, — таким же манером ответил Петрович.
Бобров плавно подтянул к себе армейский карабин и осторожно, без лязга снял его с предохранителя. Патрон уже был в стволе. Бобров вскочил легко, неожиданно даже для самого себя. Как назло директрису перекрыл незадачливый часовой, который понимал, что перед ним опасность, но не знал, что надо предпринять. Бобров отшагнул в сторону, в полсекунды оценил диспозицию и вскинул карабин.
Кабан действовал еще проворнее. За то время, которое понадобилось Боброву, чтобы нажать на спусковой крючок, он, хрюкнув как-то по-особому, развернулся на месте и рванул в заросли. За ним с визгом, тут же прекратив раскопки, помчались свиньи. Вокруг мельтешили поросята. Бобров сперва даже растерялся, но тут же повел стволом, ловя упреждение. Грохнул выстрел, разбудив остальных. Поднялась суматоха. Возле колючего вала, за которым билась в агонии подстреленная свинья, метался часовой, опасаясь лезть через колючки и тыча в них стволом ружья. Петрович смотрел на это философски, подняв одну бровь, а Бобров орал, стараясь привести своё воинство в порядок.