Казалось бы, откуда это в молодой девчонке, которая до своих пятнадцати лет видела только бедную хижину родителей, рабский рынок да вонючий трюм корабля, где к тому же ее регулярно скопом насиловали. Откуда ей было знать, как могут жить очень богатые люди. Всякие там сатрапы, тираны и деспоты. Она кстати, первой из всех освоила привезенный Вованом во время второго рейса компьютер, совсем, простенькой конфигурации и огромным, по тем меркам, семнадцатидюймовым монитором. И надо же было, чтобы ей попалась среди множества книг многотомное сочинение Анн и Сержа Голон о похождениях Анжелики. А тут еще и Бобров, как он себя потом корил, не от большого ума, а чтобы сделать ей приятно, попросил у Юрки через Вована кассеты с фильмами об этой самой Анжелике. И все.
Когда Апи обнаружила путем сравнения зеркала с экраном свое неоспоримое сходство с Мишель Мерсье, жизни Боброву практически не стало. И даже по ночам, когда угомонившаяся Златка с другой стороны от Боброва вовсю предавалась сновидениям, Апи, отдышавшись, начинала поверять плавающему между сном и явью Боброву свое виденье их жизни.
А днем Апи была неудержима. Она изо всех сил помогала Боброву строить новую жизнь. А так как новая жизнь, по замыслу Боброва, подразумевала дорогу, значит, Апи назначила сама себя строителем этой дороги. Правда, она с трудом поднимала тяжелую кирку, но никто над ней не смеялся и только Бобров, заметив, что девчонка, сопя, разбивает подвернувшийся камень, с возгласом: «Горе мое!» отнимал у нее кирку и, взяв подмышку, относил домой.
Апи не возражала и не устраивала ему сцен. Но при первой же возможности опять убегала к строителям дороги. А когда один из них, желая сделать Боброву приятное, попробовал так же как он транспортировать Апи, она устроила такую дикую сцену, что несчастный потом боялся и близко к ней подходить. Бобров после этого строго отчитал девчонку. Та выслушала все, покорно понурившись, а когда он закончил, заявила:
— Никто не должен трогать то, что принадлежит Боброву.
— Ты мне не принадлежишь, — счел нужным возмутиться Бобров. — Ты свободный человек.
Ответ Апи поставил его в тупик.
— Я тебя люблю, — сказала она решительно. — А значит, принадлежу.
— А если я тебя? — растерялся Бобров. — Значит, по-твоему, тоже принадлежу?
— Ну да, — заявила дерзкая девчонка и, показав ему язык, гордо удалилась.
Когда Бобров попросил Златку повлиять на младшую подругу, которая вбила себе в голову невесть что, Златка ответила, даже не думая, что Апи сказала совершенно правильно. Только она, Златка, полагала, что это к ней придет немного позже.
— Ты хочешь сказать… — начал было Бобров.
— Какой ты все-таки глупый деспот, — улыбнулась Златка.
Когда дорога удлинилась до трех километров, и поселок скрылся из вида, к строителям вышли, ведя в поводу исхудавшего мула, Серегины посланцы. Бобров объявил перерыв, плавно перешедший в вечерний пир, когда увидел, с какой добычей они явились. На следующий день работы тоже не было — какая уж тут работа.
Серегины посланцы купались в лучах славы, их донимали расспросами все, начиная с Боброва. С пира их буквально унесли, а утром начали приобщать к благам цивилизации, потому что они уходили еще с Бобровым и многое теперешнее было им в диковинку. Особенно им понравилось, когда вечером все свободные от дежурств и вахт собирались под большим навесом из пальмовых листьев и смотрели по волшебному аппарату под названием «телевизор», явно ниспосланному богами, движущиеся картинки, которые наиболее продвинутые, вроде поварихи Ефимии или медицинской сестры Меланьи, называли фильмами. Сначала они просто смотрели во все глаза, а потом стали улавливать сюжет.
А тем временем, в Кимберли собралась обратная экспедиция. Повел ее Стефанос, воодушевленный принесенной добычей и тем, что после трехмесячной вахты, в следующий рейс он попадет в поместье, хотя многие в поселке, вспоминая поместье с ностальгией, тем не менее, не хотели туда уезжать. Стефанос повел с собой девять человек. Бобров решил увеличить население Кимберли и посылать каждый раз народу больше чем приходит оттуда.