— Коля, — сказал он. — Давай со мной. На той стороне с чемоданами поможешь.
Николай Васильевич принялся лихорадочно сдирать с себя брюки.
Когда на борту остались одни женщины, Бобров с Юркой и рулевой яла, из воды вынырнула Апи с желтым баллоном акваланга.
— Неужели больше некому было? — в сердцах воскликнул Бобров.
— Выходит некому, — проворчала Апи. — Помоги лучше.
— Ну, кто первый? — спросил Бобров. — Петровна? Юрик, помоги.
Петровна в акваланге смотрелась очень героически. А вот тихо нырнуть у нее не получилось. Апи нырнула следом, чтобы показать дорогу. Несколько секунд, и они исчезли в камне.
— Нина Г ригорьевна, теперь ваша очередь, — Бобров постарался, чтобы его голос звучал максимально деловито.
Нина Григорьевна встала, потом села, потом стала стаскивать платье, покраснела и беспомощно посмотрела на Боброва.
— Нина Г ригорьевна, не спешите, — сказал Бобров, скрывая улыбку. — Сейчас доставят акваланг. Он как раз для начинающих. Юрик, а ты обеспечь прикрытие.
Смелков встал с серьезным видом. Ялик слегка качнулся. Юрка качнулся вместе с ним, но устоял и достал сложенный брезент. Развернул его и прикрыл Нину Григорьевну как со стороны моря, так и со стороны рулевого, который таращился во все глаза, едва сдерживая смех. В это время рядом с ялом опять вынырнула Апи с аквалангом. Бобров перехватил у нее аппарат и прошипел зловеще:
— Немедленно назад и греться! Заболеешь — сладкого лишу! Если я вынырну, а ты будешь еще на причале — отшлепаю!
Апи хотела было возразить, но посмотрела на Боброва, передумала и нырнула.
— Вот, — сказал Бобров. — Нам пора. Надевайте аппарат. Да не стесняйтесь. У настам некоторые вообще голышом ходят. Что поделать. Нравы такие. Так, загубник в рот. Открываю вентиль. Пошли.
Потом уже, на деревянном настиле, когда разбирали вытащенную из мешка одежду, Нина Григорьевна, все еще трясясь, потому что ветерок из бухты тянул хоть и южный, но прохладный, спросила:
— Саша, а что это такое вообще?
— Это, — Бобров оглядел окрестности, словно впервые их увидел. — Это, Нина Г ригорьевна четвертый век до нашей эры. Или, если конкретно, май триста тридцать третьего года.
Сцену, которая последовала за этим заявлением, прекрасно описал Гоголь в финале своего «Ревизора».
Последующие два дня оба Комаровых и Нина Григорьевна осваивались в новой для себя ситуации. Андрей выделил им повозку. Прошка вызвался быть возницей и гидом. Апи, без которой не обходилось ни одно дело, тут же пристроилась к ним, сказав, что Прошка несовершенен в русском. Прошке лень было ругаться, и он уступил. За два дня, оставляя мула с повозкой у Никитоса, они облазили весь Херсонес от портовых трущоб до агоры. Возвращались домой поздно вечером, едва передвигая ноги. Выражение лица человека ударенного из-за угла пыльным мешком пропало у них на третий день.
В этот день из города примчался какой-то пацан и потребовал Прошку. Прошка вышел, лениво жуя, но в следующий момент уже, вытаращив глаза, помчался искать Боброва. Его он нашел в небольшой пристройке к задней стенке здания усадьбы, рассуждающим с Ниной Григорьевной о способах огранки камней.
— Шеф! — заорал Прошка с порога. — Отца порезали на рыбном рынке!
Лицо Боброва стало жестким.
— Не мельтеши. Найди мне Евстафия и готовь повозку.
Прошка умчался, а Бобров направился в храм Асклепия или, проще, в медпункт. Все трое врачей были там и разбирали привезенный с собой инструмент и материалы.
— Петрович, Васильич, — сказал Бобров с порога. — На рынке Андрэ порезали. Сейчас подадут повозку и эскорт. Собирайтесь.
Евстафий уже ждал во дворе.
— Андрэ порезали, — сказал ему Бобров.
Евстафий сжал кулаки и выругался сквозь зубы.
— Сейчас туда врачи поедут. Обеспечь, пожалуйста, охраной.
Из дверей медпункта уже выбегали Петрович с Васильичем. В руках у второго был оранжевый контейнер скорой помощи. Евстафий кивнул и рысцой отправился к конюшне, откуда Прошка уже выводил запряженного в повозку мула. Через пять минут врачи, Прошка и пацан-посланец отправились в город, а еще через пять в ворота вырвались четверо всадников. На спинах подпрыгивали арбалеты, по лошадиным бокам хлопали длинные сабли.
Евстафий год, как обзавелся конницей, состоящей из боспорских ветеранов, служивших в свое время на границе с роксоланами. А так как роксоланы народ был кочевой, то и боспорские пограничники вынуждены были стать кавалеристами. А в качестве инструкторов выбрали скифов, которые на лошадях были не хуже роксоланов и последних очень не уважали.