— Ну, вон он, наш остров.
На фоне темной массы огромного острова слева, подсвеченного несколькими довольно тусклыми огоньками, выделялись несколько огней поярче, собранных практически в одном месте так, что они почти сливались. И над ними, словно подчеркивая их белое сияние, горел яркий красный огонь.
— Чего красный-то? — спросил Бобров. — Навевает, знаете ли.
— Надо, — уклончиво ответил Юрка.
Вован сбросил ход. Ночью он подходил сюда в первый раз и поэтому осторожничал. И сразу же вспыхнули огни, высвечивая небольшую бухточку и вытянувшийся от берега короткий пирс.
— Знай наших, — горделиво сказал Юрка.
Вован кивнул и перевел дизеля на «малый назад». Яхта мягко коснулась скрипнувших кранцев пирса.
— Приехали, — возгласил Юрка. — Все за мной.
Несмотря на поздний вроде час, пирс не был безлюдным. Два человека приняли швартовы с яхты и набросили их на битенги.
— Весь табор спит, — доложил один из них по-русски.
— Ты же говорил, что персонал греческий? — шепотом спросил Бобров.
— Персонал — да, — также шепотом ответил Смелков. — А вот охрана вся русская. Не доверяю я чего-то этим грекам, — пожаловался он. — Измельчали они. Нет таких как Евстафий.
— Кстати, как он там? — спросил Бобров.
— А это ты сам у него спроси, — Юрка изящно ушел от ответа. — Я же здесь не был. Поэтому не в курсе.
Народ затолкали в стоявший на берегу микроавтобус. Автобус был настолько микро, что всем мест не хватило и Апи разместилась на коленях Боброва, что ее нисколько не возмутило, а Серега вообще представлял собой основание пирамиды, потому что у него на коленях сидела Дригиса, а у той — дочка. Севший впереди Смелков сказал извиняющимся тоном:
— Вы уж потерпите. Тут недалеко. Конечно, есть дорожка напрямик, но она не освещена и крутовата.
Микроавтобус взял с места и они покатили. Бобров знал от Юрки, что остров довольно высокий и что дом размещен на самой вершине, но что дорога окажется столь длинной — не ожидал. Дорога плавно поднималась все выше, постоянно поворачивая налево. Редкие столбы с горящими фонарями делали окружающую темноту еще более непроницаемой. И все как-то разом закончилось, и микроавтобус выкатился на широкую заасфальтированную площадку, огороженную с трех сторон блестящими металлическими перильцами. С четвертой стороны площадки возвышался ДОМ. Огромное, белое даже в ночи, великолепие было призрачным и нереальным. Все разговоры стихли, и народ начал молчавыгружаться. Даже непоседливые внуки дяди Васи притихли и только молча таращились.
— Ну как тебе? — вполголоса спросил довольный произведенным эффектом Смелков.
— Нет слов, — ответил Бобров. — Если ты хотел меня удивить, то, считай, что тебе это удалось. Но я смотрю, что ты проект творчески переработал.
— Где уж мне, — отмахнулся Юрка. — Архитектор потрудился, дай ему Бог здоровья.
— Бобров, возьми этого помпона, — вмешалась в разговор безапелляционная Апи. — А то Златке тяжело, а пацана, видно, укачало.
— Да, да, — сказал Бобров, подхватывая сына.
Зевающий Дионис-Денис был действительно тяжел. Златка облегченно вздохнула. А из высоких дверей дворца (иначе это сооружение было никак не назвать) выкатился толстый коротышка и устремился к группе вновь прибывших.
— Местный управляющий, — шепнул Юрка. — Давайте, обустраивайтесь. Завтра поговорим.
По сравнению с внешним обликом, насколько видно было в темноте, тяготеющем к готике, сильно разбавленной барокко, внутренние интерьеры дворца были избавлены от лепнины и позолоты на каждом шагу. Зато, как заметил Бобров, пока управляющий вел его с женами на третий этаж по коридорам и холлам, внутри не было ни одного угла, тем более, прямого (ну, кроме соединения стен с полом). Все потолки были сводчатыми, причем в холлах свод был даже крестовым, и стены переходили одна в другую с плавными закруглениями.