Уилфред Нойс
Южное седло
Введение
Глава 1. Сможете ли вы участвовать в экспедиции на Эверест?
11 октября 1952 — 12 февраля 1953
Это было в субботу 11 октября 1952 года. Во второй половине дня должно было состояться крещение моего первого сына. Утром, как обычно, я был занят на преподавательской работе; когда пришел домой к обеду, жена сообщила, что звонил из Лондона Джон Хант. Я никогда не забуду этот день из-за охватившего меня чувства нереальности. Я догадывался о значении этого звонка.
Прошло три дня, пока нам удалось наконец связаться. Мне пришлось для этого выйти из класса, где я вел урок. «Пожалуйста, займитесь немного неправильными глаголами на странице 96»,— сказал я для проформы. По междугородному телефону я услышал голос Джона: «Не смогли бы вы приехать в Лондон, Уилф, мне хотелось бы обсудить с вами кое-что по Эвересту. И во-вторых, не сможете ли вы освободиться сами для участия в экспедиции?»
Итак, как я и подозревал, это произошло, и, возможно, на меня это произвело большее впечатление, чем на других членов экспедиции. Я не ожидал ничего подобного и считал, что распрощался с высочайшими вершинами Гималаев, собирался летом посетить Италию и закончить книгу о некоторых итальянских путешественниках XIX века. Кроме того, я не был уверен в своей спортивной форме. Однако теперь в мои планы вторглось нечто совершенно новое. Конечно, я свободен в выборе, да, но какой же может быть ответ, помимо согласия?
Я ответил Джону, что вряд ли кто-либо, кроме него, смог бы убедить меня, что я «свободен» от всяких обязательств и смогу принять участие в экспедиции на Эверест. Однако, когда официальное письмо от секретаря Гималайского Комитета Базиля Гудфеллоу легло ко мне на стол, мы оба с женой почувствовали в эту минуту, что это скорее неизбежный, чем счастливый случай, обстоятельство, влекущее в неизвестное, к новой жизни. Я должен ехать, потому что... потому что я должен. Так же как Эверест должен быть побежден.
Таким образом, все казалось мне несколько нереальным, когда я 17 ноября входил в одну из комнат Королевского Географического Общества и подходил к большому, покрытому сукном столу, по краям которого были разложены листы с повесткой дня и остро очинённые карандаши. В комнате толпился народ. Мы были представлены друг другу (некоторые из присутствовавших успели подружиться ещё во время экспедиции на Чо-Ойу[1]) и заняли свои места. В последующие два часа в комнате царили мир и табачный дым. Два часа Джон Хант руководил обсуждением вопросов, касающихся организации экспедиции, снаряжения, денежных средств, диеты, дюралевых лестниц, радиостанции и множества других вещей. Мы были заняты, как на коллегии министерства.
Время от времени я отвлекался, чтобы разглядеть развешенные на стене фотоснимки вершины. Это было нужно мне, чтобы поверить, что мы, обыкновенные люди, одетые сейчас в обычные костюмы, доберемся когда-нибудь до тех мест, где швейцарцы, возможно, уже сейчас ползут по головокружительным скалам. И мне было страшновато сталкиваться впервые с людьми, с которыми вскоре предстояло прожить пять месяцев в тесных палатках в самых различных условиях. Моего воображения не хватало, когда я пытался представить себе швейцарцев, этих людей со стальными нервами и мышцами, лежащими скорчившись под ударами ветра, с немеющими от холода руками и ногами. Я взглянул на свои руки, торчащие из свитера,— совершенно обычные руки, которые мерзнут уже при лондонской ноябрьской прохладе. Мне было интересно, может ли какое-либо медицинское исследование действительно определить мою пригодность к высотным восхождениям? Ибо осматривающий нас лорд Ходэр с доброжелательностью сообщил мне, что он не видит причины для моего «отвода». А может быть, просто считается, что духовное начало в состоянии преодолеть все не отмеченные медицинским диагнозом трудности? Да, по-видимому, это так. Я плохо переношу холод, но на Эвересте я не должен его чувствовать.
Мои размышления прервал голос Джона Ханта: «Сможете ли Вы помочь при отправке грузов?» Я ловко скосил глаза на повестку дня. Мы дошли до раздела «Обязанности в горах». «Да, охотно»,— ответил я.
С литературной стороной все в порядке. Я с этим справлюсь. А что ещё? Каждый имел по крайней мере две обязанности. Я необдуманно вызвался помогать в упаковке. Кто-нибудь, наверное, имел какие-то соображения по этому вопросу. А относится ли ко мне снаряжение? Увы, думал я, как мало они меня знают. Я представил себе возможное выражение лица Тома Бурдиллона, когда он в безоблачный день среди трещин вдруг обнаружит, что моя рассеянная особа забыла упаковать глетчерную мазь.
1
Так получилось, что на этой вершине в значительной мере потерял свою репутацию знаменитый альпинист и путешественник англичанин Эрик Шиптон. Целью экспедиции, которой он руководил, было изучение района Чо-Ойю, возможное восхождение и подготовка к штурму Эвереста в 1953 году. Состав команды был довольно сильный, однако с самого начала ощущалась двойственность позиции руководства. С одной стороны, неплохо бы взойти, с другой — главное это подготовиться к следующему году. Смущало и то, что путь подъёма проходит по тибетской стороне, контролируемой китайцами. Шиптон не решился из-за этого на организацию большого каравана. В результате, эта проявленная им нерешительность была замечена Эверестовским комитетом (наряду с другими факторами, конечно) и на место руководителя главной экспедиции был приглашён профессиональный военный Джон Хант.
Команда Шиптона на Чо-Ойю была остановлена «ледовым барьером», небольшим ледопадом в средней части маршрута. Трудность его прохождения была альпинистами завышена.