Майкл работает статистиком на Роземштедской экспериментальной станции, а воинскую службу отбывал в Биоме в саперных войсках — две неоценимые для экспедиции специальности. Сначала Майкл ведал денежной стороной продвижения нашего багажа через Индию, что вовлекло его в такие сложные ситуации, которых роду не приходилось видеть. Затем он превратился в кассира, оплачивающего носильщиков во время первого этапа подходов. В пределах человеческой возможности он всегда был в состоянии дать отчет о неподдающихся описанию осложнениях, вызываемых нашим персоналом: невесть откуда появляющиеся шерпани, носильщики, которые без всяких мер предосторожности сбрасывали как перышко свой груз на землю и не являлись на рассвете за этим грузом; тюки, которые не приходили вовремя вызывая тревожные часы ожидания.
На Эвересте Майкл отвечал за палатки и различные устройства. Палатки были вечной проблемой, так как запас их был весьма мал. И достаточно было бы кому-нибудь двоим серьёзно заболеть и отправиться вниз, как этот запас сократился бы до нуля. Таким образом, за местоположением каждой отдельной палатки нужно было следить орлиным взором. К счастью, Майкл таким взором обладал. В процессе различных расчетов, так же как и при простой беседе, его точное мышление отмечало и исправляло неправильное местонахождение палаток.
Я никогда не имел удовольствия участвовать вместе с ним в восхождении, если не считать «саперного» дня, когда мы строили мосты на ледопаде. Однако, если судить по «ужасу Майкла», крутой цепочке ступенек на краю трещины, Майкл был силен в ледовой технике не менее, чем в скальной. Он относился к своим восхождениям и к своим вершинам столь же серьёзно, как и Джон, хотя внешне в несколько более легком стиле. Он разделял с Джоном пристрастие к бабочкам, относясь к этому с достаточной основательностью во время подходов и возвращения.
Решительность и отсутствие эгоизма — два качества, которые в первую очередь, как я считаю, требует Эверест. Майкл акклиматизировался с изумительной для первого раза эффективностью. Позже, тяжело страдая от кашля и затяжных поносов, он ежедневно после 10 мая делал попытки добраться до лагеря VI и отступил только после того, как истощил свои силы до предела. Спустившись, он все же далеко не отказался от борьбы и этим, возможно, стал спасителем жизни других альпинистов или во всяком случае избавил их от тревожных минут, так как все свое мастерство посвятил утомительной, но жизненно важной работе на ледопаде по укреплению и удлинению мостов, сопровождению шерпов, прокладыванию порой совершенно новой дороги там, где прежняя становилась опасной. Благодаря ему мы смогли благополучно спуститься за один день от лагеря IV до Базы, пройдя путь, который в июне выглядел совершенно иначе, чем раньше.
Трудно говорить о хорошем организационном секретаре. Чувствуешь себя неловко при мысли о том, что пожалуй, лучше бы ему писать о тебе. C'est son metier[4], между прочим. Чарлз Уайли был ветераном в нашей экспедиции. Гималайский Комитет назначил его организационным секретарем в сентябре 1952 года, и в связи с этим он был отпущен из армии. Когда я впервые встретился с ним, он мирно работал в течение октября в Королевском Географическом Обществе.
Чарлзу досталась, возможно, самая тяжелая и хлопотная работа, и он выполнял её словно любимое дело. Было бы трудно подобрать двух более мягких по-джентльменски военных людей, чем Чарлз и Джон, чтобы нами управлять. В течение месяцев, пока длилась подготовка, Чарлз по необходимости находился всегда у штурвала, к его помощи обращались по телефону или срочным письмом по каждому вопросу: снаряжение, реклама, договоренность с шерпами, контакты с прессой.
Будучи офицером в полку гурков, Чарлз хорошо говорил по-непальски. Значение возможности разговора с шерпами на одном из их наречий было неоценимым. Действительно, мы никогда не могли понять, каким образом швейцарцы ухитрились обойтись без единого члена экспедиции, могущего объясняться с Тенсингом по-английски. Как ответственному за транспорт, Чарлзу приходилось улаживать бесконечное число соглашений, не всегда приятных для шерпов, и все же его популярность не знала границ. Я думаю, это объясняется тем, что он всегда был исключительно внимательным к шерпам. Он был с ними очень мягким и никогда, по-видимому, не выходил из себя, даже в таких ситуациях, которые могли бы довести кого угодно до белого каления. Как я понимаю, искусство обращения с шерпами или с другими горцами заключается в том, чтобы убедить их, что они являются товарищами, полноправными участниками экспедиции, в том, чтобы работать не меньше их и завоевать их примером, а не наставлениями. Такой подход был быстро усвоен Чарлзом, и он продемонстрировал его в наивысшей степени, когда поднялся на Южное Седло с тринадцатью шерпами. У вершины Контрфорса Женевцев кислород в баллоне кончился. Одному из шерпов в это время стало плохо, и его груз необходимо было тем или иным образом перенести через скальное ребро. Чарлз это сделал.