И вот теперь я оказался в роли самозванца, влезшего в весьма серьёзное мероприятие. Может быть, было непростительно оставлять в тревоге мою семью. Может быть, мне было суждено обмануть сильную и трогательную веру Джона в меня. Сверх того, я сперва чувствовал себя также невеждой в области науки, и любой другой, казалось мне, более предан этой богине, чем я.
Однако думаю, что я достаточно рассказал о нашей компании, чтобы читатель понял, что любого немедленно принимали в коллектив, если только он был готов участвовать в деле.
Два обстоятельства содействовали тому, что я чувствовал себя вошедшим в коллектив. Во-первых, Джон хотел, чтобы каждый был ответственным за свой «департамент» как в Лондоне, так и в горах, таким образом, чтобы в этой узкой области он мог бы быть счастливым и полновластным хозяином. Во-вторых, как я уже говорил, он выбрал людей, взаимно «совместимых», к тому же большинство из них уже совершали совместные восхождения. В этом вопросе, как, впрочем, и во многих других, авторство принадлежит Эрику Шиптону, который комплектовал экспедицию 1952 года на Чо-Ойу.
Наконец, мои товарищи были такими людьми, с которыми легко было договориться; подойти к любому, спросить что-либо было чистым удовольствием (проба на кислую реакцию!). Я говорил, что наши беседы проходили не в стиле литературного салона, хотя в них участвовало много интеллигентов. Но атмосфера «обыденных интересов» была, как я убедился, явно полезной: простота общения с товарищами превращает жизнь в высотных лагерях в приемлемый распорядок, а не в мучение. На высоте обычно рассудок мрачен и эмоции бесцветны. Поэтому:
Глава 3. Путь до Катманду
12 февраля — 8 марта. До Бомбея
До Бомбея мы путешествовали с комфортом на борту «Стреседена». Гостеприимство экипажа и пассажиров оживляло поездку, однако не было назойливым. Гуляя по палубе, мы могли строить догадки о том, что же собой представляет эта вершина, являющаяся таким магнитом для каждого альпиниста.
Участвуя в подобной экспедиции, я должен был поплатиться более чем трехмесячным жалованьем в Чартерхаузе, а также, что значительно важнее, лишиться на пять месяцев общества моей жены и сынишки. Кроме того, мне предстояло держать их в тревоге, вместо того чтобы спокойно оставаться дома. Никто не будет утверждать, что подниматься на Эверест так же безопасно, как гулять по зеленому лужку.
С точки зрения простого человека, это опасное занятие: как бы он ни верил в мастерство восходителя, объективные опасности остаются угрожающими. Обо всем этом семья альпиниста предпочитает не говорить, чтобы не беспокоить и так уже измученного человека. Но страх всегда присутствует, так же как он присутствует и в подсознании самого альпиниста. Последний делает все, что может, для своих близких, страхуя свою жизнь, что, впрочем, является совершенно бесполезной мерой, ибо, если такая потеря произойдет, ничто не в силах её восполнить; и все же он должен принять такую предосторожность, чтобы обеспечить свое собственное спокойствие.
Я не мог утверждать, что ехал к Эвересту для удовольствия. Есть более низкие горы, да, пожалуй, и более низкие хребты, где свист молотка, движение ноги на подъеме, балансирование тела на скале — все это является «физической музыкой» восходителя. Однако на Эвересте все эти удовольствия оказываются развеянными вместе с тибетской пылью, развеянными мучительным дыханием в разреженном воздухе, штормовыми ночами. Я сам также не ожидал счастливых минут. Следовательно, ехал не за удовольствиями. Я ехал, как мне представлялось, потому, что эта экспедиция была прекраснейшим, волнующим и возбуждающим жизненным переживанием. Во время радиопередачи на корабле перед отплытием итальянский комментатор спросил Майкла Уэстмекотта, чувствует ли он большое волнение, отправляясь на Эверест. Майкл ответил, что «это будет неплохая забава» или что-то вроде этого же, мало проникнутое энтузиазмом. «E molto emozionato[5]» — перевёл комментатор через микрофон. И конечно, он был прав. Мы были полны волнения, хотя, как истинные британцы, не хотели выставлять свои чувства напоказ. Это событие выходило за рамки обычных происшествий, оно накладывало важные обязанности, нарушающие проторенную жизненную колею. Обычно современные люди имеют мало шансов участвовать в чем-то, что можно назвать выдающимся. Каждый может ощутить потребность порвать, хотя бы раз, с комфортом и с монотонностью привычной жизни, прожить эти немногие дни как можно полнее и интенсивнее. Мысль об Эвересте как о непокоренной вершине должна в первую очередь возникнуть у альпинистов. Эверест должен быть взят «потому, что он есть», как говорил в свое время Мэллори. Таким образом, у отдельного человека возникает идея о великом общем усилии, о событиях, переживаемых в коллективе товарищей.