Я намеревался идти в старых горных ботинках, не очень доверяя кедам, и был единственным, кто не надевал эту модную ныне обувь на всем протяжении пути.
Все казались занятыми по горло. Том Стобарт и Грег производили фотосъемки на глазах полной восторга толпы местных жителей. Майкл Уэстмекотт, отвечающий за все операции с носильщиками, заполнял соответствующий реестр. Чарлз обсуждал с Тенсингом маршрут подходов, Эд и Джордж Лоу, умудренные опытом предшествующих экспедиций, надули свои матрацы и глубоко погрузились в чтение Питера Чейни, приняв позу, которая позже, вследствие частого применения, приобрела название «эверестская поза». Джордж Бенд вытаскивал банки из ящика «компо», и я присоединился к нему в качестве переводчика, чтобы объяснить Тхондупу, что нам требуется: суп, жареное мясо и почки с местным картофелем и шпинатом, кекс и кофе. Ящики «компо» содержали различное меню на каждый день; консервированный кекс имел шумный успех и потому повторялся в качестве десерта пять раз в неделю. Остальные два дня мы снисходили до консервированных персиков. Согласно одобренному всеми плану, мы обычно выходили рано, в 6 часов утра, зарядившись лишь чашкой чаю с печеньем; через два часа хода мы останавливались для завтрака, предпочтительно на берегу реки, где могли искупаться. Пока мы, не совсем ещё проснувшись, собирались и выходили, появлялись носильщики из селения и начинали возиться с тюками. Между тем большая палатка, в которой все ели и кое-кто спал, была готова отправиться в путь. У нас были две такие палатки — высокие, с металлическим каркасом, весьма быстро собирающиеся и разбирающиеся, как нам в первое же утро продемонстрировал ответственный за палатки Эд. Однако нужно было не зевать и покинуть палатку до того, как будут отвязаны растяжки.
Участок до Долалгхата, на главном рукаве Сун-Кози, был одним из самых длинных. На перевале, вскоре после Банепы, мы впервые увидели ещё неясную картину высоких Гималаев, затем последовал длинный спуск среди сосен и гималайских дубов к Жику-Кхола, речке, разлившейся по широкой равнине и питающей рисовые поля. Для небольшой головной группы дорога казалась бесконечной, жара все усиливалась, все больше донимала жажда. Наконец деревня, и Тхондуп милостиво соглашается приземлить нас под гигантской смоковницей. Эти громадные священные индийские деревья высятся около каждой гималайской деревни, охраняя её покой. Их раскидистые ветви и толстенный морщинистый ствол дарят путнику тенистое гостеприимство. Невольно возникает вопрос: что раньше появилось — селение или смоковница?
Было 8 часов 55 минут, и мы с Джорджем Вендом пошли посмотреть на давильную установку. Конструкция не сложная: длинный брус качается таким образом, что один из его концов при движении вниз входит в углубление, где зерно перемешивается рукой или палкой. Брус движется вверх и вниз. В 9 часов 45 минут появились возмущенные Грег и Том Стобарт. Мы ушли черт знает куда фотографы были страшно заняты и потеряли уйму времени, пока нас догнали и т.д. и т.п. Вскоре, однако, мир был восстановлен, а нам пришлось ожидать ещё 40 минут пока готовился замысловатый завтрак из овсянки, тушеного мяса с яйцами, чапатти, масла и варенья.
Опять небольшой перевал, затем спуск в другую долину, также впадающую в Сун-Кози,— так мы продолжаем наш путь по дороге с бесчисленными подъемами и спусками. Шагая вместе с Чарлзом Эвансом и наблюдая стадо крупных обезьян лангуров, которые раскачивались на деревьях, растущих по крутым склонам холмов, я убедился, что невозможно их спутать с представителями «ужасного снежного человека» (некоторые предлагали такое решение проблемы). К тому времени, когда мы достигли широкой реки у Долалгхата, на высоте не более 800 метров над уровнем моря, жара нас окончательно доконала, и мы с наслаждением предались сказочному купанию.
Ранний выход имеет свое немалое преимущество: приходите на бивак сравнительно рано пополудни и можете использовать остаток дня в личных целях: писать, читать или ловить бабочек с Джоном и Майклом Уэстмекоттом. Именно здесь нагнал нас Джон, когда мы ужинали в темноте. Большинство устраивалось уже на ночь. Под яркими звездами, любуясь серпом луны, появление которой мы наблюдали утром, я вновь подумал о необычном характере экспедиции. Поэзия должна была временно стушеваться в суматохе с кислородными масками, с сортировкой снаряжения, неурядицей с багажом и тому подобным. Теперь она робко проглядывала вместе со звуками далеких голосов над бесчисленными лагерными кострами, приглашая меня измерить звездную бесконечность неба, убаюкивая монотонным пением реки.