Тетя Галя, как и другие грибники и грибницы Южнорусского Овчарова, подсчитали упущенную выгоду и почти совсем было упали духом, но тут кому-то из них пришло в голову наколдовать дождя. Но – то ли навыки оказались подутрачены, то ли доверили дело любителю-недоучке – в результате стараниями грибников был вызван не благотворный смирный дождик, а самый настоящий тайфун с ветром и трехдневным ливнем. Грибы после таких водопадов растут не сразу, а недели через полторы. Однако беда была в другом: именно накануне нежданного тайфуна Валерий Тимофеевич затеял менять кровлю. Но едва успел он снять шиферные листы с южного ската, как ливень обрушился на безоружный его дом. Любой бы на месте Валерия Тимофеевича вышел из себя. Но не настолько, чтобы проклясть грибы. А Валерий Тимофеевич сделал именно это. Человек одиннадцать слышали, как он, потрясая кулаками в направлении леса, трижды крикнул страшное и непоправимое:
– Ебаные грибы! Ебаные грибы! Ебаные грибы!
Но даже это могло сойти Валерию Тимофеевичу с рук, если бы его заклятье не сбылось с точностью до последней буквы. Через девять дней грибы из земли полезли в изобилии, да только радости от них никому не было, хотя снаружи они выглядели как обычно. Тетя Галя, притащив домой рюкзак и два полных ведра, через час понесла выбрасывать все на компостную кучу. На вопрос дяди Васи, что не так с грибами, тетя Галя гаркнула на весь наш тихий закуток:
– Что не так? Да с ними все не так! – и сплюнула в сторону собачьей будки.
О том, какие именно грибы повырастали после дождя в нашем лесу, мгновенно узнали не только в Овчарове, но и в самом Владивостоке.
– Все, – расстраивалась тетя Галя, – весь бизнес теперь корове в трещину. Такой ущерб деловой репутации.
Расстраивались вообще все.
Но недолго. Потому что был конец июля, и всем стало понятно, что заседание суда состоится. Это здорово утешило всех, включая тетю Галю.
Тринадцатого августа была хорошая погода. Это позволяло надеяться, что суд придет не слишком уставшим, но достаточно злым. В Дом культуры набилось очень много народу – практически под завязку. Пришли даже ловцы креветок, у которых август – самая горячая пора. И вот поступил приказ от наблюдателей:
– Встать! Суд идет!
Это означало, что судейские в полном составе вышли из районного центра. До первой крови Валерия Тимофеевича оставалось часа три – ну, может быть, чуть больше.
Валерий Тимофеевич стоял на сцене один-одинешенек, лицом к лицу со зрительным залом.
– Сейчас тебе, Тимофеич, вышака дадут, – пошутил кто-то из овчаровцев. Нестройное хихиканье пробежало по залу и смолкло.
В открытые окна Дома культуры влетали звуки лета: шум далекого лодочного мотора, мычание теленка, сорочья перебранка. Все это гудело и галдело так мирно и монотонно, что казалось тишиной. Тишина, однако, была несколько напряженной. Собравшимся было понятно, что на этот раз все будет серьезно: с грибами не шутят. Смеяться больше никому не хотелось. Чтобы как-то скрыть нетерпеливое возбуждение, многие переминались с ноги на ногу. Со стороны это выглядело, как гарцевание коней перед забегом.
– Спой чего-нибудь, Тимофеич, – донесся голос какого-то отчаявшегося остряка.
– Или стишок расскажи, – натужно поддержал его другой.
– Пусть лучше станцует, – буркнула магазинщица Антония.
Все представили, как толстый Валерий Тимофеевич сперва танцует, а затем рассказывает стихи, и зал отвлекся на осторожный смех. Но виновник вдруг шагнул к краю сцены и сказал:
– Спою. Сейчас.
И он запел.
Зал замер.
Этого нельзя было сравнить даже с громом среди ясного неба. Это было настолько неожиданно и страшно, что мы сбежали б из Дома культуры, едва придя в себя от первого потрясения – то есть примерно через минуту. Сбежали бы, если б смогли. Но дело в том, что нам отказали ноги. Нет худа без добра: мы досмотрели спектакль и знаем, чем все закончилось – не по слухам или рассказам очевидцев, а благодаря личному присутствию и даже, можно сказать, участию.