Параллельно с «серым» существовал обширный «черный рынок», т. е. купля — продажа товаров по многократно заниженному курсу рубля и со свободным колебанием цен в зависимости от спроса — предложения. Архивные источники зафиксировали наличие скупки, перекупки и перепродажи, т. е. собственно спекуляции, в том числе большими партиями товаров. В еще большей степени были распространены хищения с целью перепродажи. Известны также факты прямого выхода предприятий местной промышленности и промысловой кооперации на рынок, минуя торговые организации, для продажи продукции по высоким ценам. В свете этих фактов становится понятным появление на уральских «колхозных» рынках таких товаров, как водка, рис, батоны, тетради, дрова, продуктовые и промтоварные карточки в больших количествах.
Иную природу имел выход на «черный» рынок тех групп населения, которые не имели властного доступа к официальным каналам распределения материальных благ. В обзорах базарной торговли повсюду на Урале отмечался размах продажи с рук носильных вещей и предметов домашнего обихода. Цены при этом превышали государственные в несколько раз. В Челябинской области в начале 1942 г. ношеный мужской суконный костюм стоил 1 тыс. руб, валенки подшитые — 600 руб, галоши — 250 руб., ведро — 120 руб., оцинкованный таз — 200 руб[234]. Среди тех, кто распродавал свои вещи, было много эвакуированных и трудмобилизованных. В определенной мере продовольственная часть «черного» рынка формировалась за счет продажи продукции своих подсобных хозяйств городским и поселковым населением. Широкое развитие этих хозяйств плюс реэвакуационный процессе в 1944—1945 гг. стали, на наш взгляд, наиболее существенными факторами, повлиявшими на рыночную конъюнктуру уральского региона. Цены на продовольствие к концу войны заметно упали. А эффект от воздействия административно-репрессивных мероприятий, несмотря на их значительный масштаб, был небольшим. Более того, администрирование приводило к обратному результату. Так, во время действия установленных местными властями предельных цен на рынках Магнитогорска и Златоуста при вмешательстве милиции продавцы прекращали торговлю и увозили продукты, а покупатели следовали за ними[235]. Подобные попытки регулировать базарные цены способствовали сокращению привозов и еще большему повышению цен.
В целом население Урала испытывало острейшую нужду в продовольствии и предметах первой необходимости. Среди промышленных рабочих края распространялась дистрофия. Приехавший в Челябинск в начале 1943 г. директор Кировского завода М. А. Длугач был поражен физическим истощением рабочих тракторного завода. После голода в блокадном Ленинграде ему казалось, что, получая в день по 800 г хлеба, 50 г крупы, 30 г мяса, 10 г жиров, сахар и овощи, да плюс к тому периодически имея дополнительное питание за высокие показатели в труде, люди должны были выглядеть намного лучше. Между тем широкое обследование показало, что многие рабочие ослаблены настолько, что не могут интенсивно работать[236]. Основными причинами такого положения было плохое питание (к примеру, суточный рацион подземного рабочего на копейских шахтах весной 1944 г. составлял 2500 калорий (с хлебом)[237] в сочетании с большими энергетическими затратами на трудовые процессы. Режим дополнительного питания для рабочих, занятых на особенно тяжелых работах, выполняющих и перевыполняющих нормы выработки, не соблюдался. Челябинский обком ВКП(б) в апреле 1944 г., принимая специальное постановление «О мерах борьбы с дистрофией на заводах области», отмечал, что значительная часть дополнительного питания, предназначенного для рабочих, расходуется на иные цели. К весне 1944 г. число больных дистрофией на заводах области составляло от 1 до 3,5 % рабочих, а в преддистрофической стадии находилось до 25 % рабочих. Через год бюро обкома признало, что в период войны заболеваемость дистрофией на отдельных заводах имела угрожающий характер[238].
От 20 до 30 % рабочих не имели одежды и обуви. По всему Уралу и во все годы войны как массовое явление отмечались невыходы на работу из-за отсутствия одежды и обуви. В другом варианте отсутствие одежды и обуви заставляло рабочих безвыходно жить на заводах. Так, партком Кировского завода в апреле 1943 г. докладывал в Челябинский горком ВКП(б) о ситуации в одном из цехов: