Он крепко обнимал плечи женщины и ощущал, как она отзывается на объятия, не отрываясь от поцелуя и лаская его всем телом. Желая узнать, кто та чародейка, что так настойчиво ищет близости с ним, Тревор оторвал ее лицо от своего.
Сверкающие глаза цвета индиго сощурились, губы остались открытыми в ожидании… Тревор задрожал от стремительно нарастающего желания, переродившегося в томительную боль. Рот сам собой открылся навстречу ее губам…
И тут он проснулся. Сердце дико колотилось в груди. Тревор резко поднялся, сел на кровати и глубоко вздохнул. Трудно сказать, что он ощущал сильнее: сожаление или радость из-за того, что эротическое действо оказалось всего лишь сном. Но он попытался поскорее забыть его.
Белые хрустящие простыни слегка царапнули его по коже, когда он спустил ноги с края толстой перины. Белье пахло крахмалом и свежим ветром, хотелось подольше понежиться в постели. С того самого злополучного дня, когда его ранило, он ни разу не спал так хорошо. Более того, он чувствовал себя намного лучше, чем за все эти последние месяцы, и даже следы морской болезни наконец-то исчезли. Единственное, что беспокоило его, — это образ племянницы хозяина «Ривервинд».
Он поскреб щетинистый подбородок. Неизвестный напиток, к счастью, не содержал яда, это было всего лишь снотворное, возможно, опий. Он решил при случае обязательно поблагодарить Леа.
Поднос с едой, так же как и ванна, были уже убраны, однако на столике под круглым зеркалом в резной раме заботливая рука оставила кувшин воды и свежие простыни. Тревор обвязал полотенце вокруг бедер, затем достал из чемодана бритву и мыло. Через час, гладковыбритый и причесанный, он облачился в свой лучший костюм.
Приведя в порядок комнату и поглядев на карманные часы, Тревор удивился: отчего Хипи не пришла его разбудить? В запасе оставалось немного времени, и он решил получше рассмотеть комнату. Его взору предстали тяжелая темного дерева мебель и белые, оклеенные обоями без рисунка стены. Тревор терпеть не мог загроможденных комнат и всегда ощущал себя неуютно в доме родителей. Большую часть времени он проводил в библиотеке или курительной комнате отца. Мать стремилась заполнить каждый свободный уголок какими-нибудь безделушками. Казалось, вещи обступают попавшего в дом человека и грозят задушить его. Даже кресла в гостиной не создавали никакого уюта. У них была странная веретенообразная форма. Высокие спинки заканчивались какими-то хохолками, вырезанными по дереву. И сидеть в них неудобно. Зато выдержанная в строгом стиле и естественных тонах библиотека соответствовала вкусу Тревора, отвечая его симпатии к природным краскам, чему в немалой степени способствовал тот факт, что женщинам доступ в это царство Джона Прескотта был ограничен, а порой и вовсе запрещен.
Что касается «Ривервинд», то тут, насколько Тревор успел заметить, сама обстановка не позволяла воцариться женскому якобы изысканному, на самом деле, как ему казалось, суматошному вкусу. Кровать с пологом, застеленная простеганным покрывалом, показалась ему весьма удобной. А шкаф, ночной столик, комод красного дерева, отполированный до блеска и пахнущий воском, — как раз то, что нужно для мужчины, не привыкшего к роскоши. Кресло сбоку от камина выглядело заманчиво, как бы приглашая сесть. Тревору понравились и его приподнятые подлокотники, и низкое сиденье, позволяющее вытянуть ноги.
Вскоре гость направился вниз, на первый этаж. Лестница — вот, пожалуй, то, что меньше всего нравилось ему в этом доме. Однако он не без удовольствия отметил, что спускаться гораздо легче, чем подниматься вверх. Оставалась надежда со временем привыкнуть к жгучей боли во время этой экзекуции, если только раньше он не потеряет терпение и не начнет прыгать прямо с балкона.
Как и наверху, обстановка первого этажа отличалась скромностью. Кушетка и кресла были обиты гладкой голубой тканью. Тревор молча поблагодарил Всевышнего за то, что на деревянном полу не было ковров — его трость вечно цеплялась за их незакрепленные края. На белых стенах висели портреты членов фамилии, а в центре продолговатого стола стояла чудесная ваза со свежими красными розами. Их аромат заполнил всю гостиную. При первом же взгляде на цветы в памяти Тревора всколыхнулся образ огневолосой женщины…
Внезапно судорога сковала больное бедро. Тревор огляделся в поисках самого удобного кресла. Только он собирался присесть, как тут же замер.
Его видение стояло в дверном проеме.
Глава 3
Ее шелковое бледно-зеленое платье с широким кринолином заполняло весь дверной проем. Многочисленные оборочки и складочки на пышной юбке прекрасно дополняли скромный лиф с целомудренным вырезом и рукавами на три четверти. К центру декольте был прикреплен искусный букетик из шелковых роз с зелеными листиками, призванный прикрывать верхнюю часть груди, едва видневшуюся над краем корсажа. Все эти многочисленные украшения на женских нарядах никогда не нравились Тревору; впрочем, он и не претендовал на роль ценителя моды.
И все же он был почти уверен в том, что Леа Стэнтон предпочитает более сдержанный стиль. Ведь еще на причале она показалась ему практичной женщиной, рациональной и не страдающей извечной страстью слабого пола ко всяким безделушкам. И вот теперь она преобразилась, словно демонстрируя противоположную сторону своего двуликого образа.
Волосы ее — масса каштановых локонов — рассыпались по хрупким плечам. Когда девушка скользнула в комнату навстречу гостю, то ему почудилось, будто она плывет по воздуху, не касаясь ногами пола.
Изумленный Тревор с усилием собрался с мыслями и отвесил изящный поклон:
— Добрый вечер, мисс Стэнтон. Осмелюсь заметить, что вы неотразимы.
— Благодарю вас, майор Прескотт, — ответила она, зарделась и отвела взгляд. — Надеюсь, вы не слишком утомились в пути и успели хорошо отдохнуть.
Тревор исподтишка наблюдал за Леа. Не одни лишь кружева на юбке сбивали его с толку. Она даже вела себя как-то иначе. Кротко. Теперь девушка напоминала скорее нежный цветок, чем властную женщину, поразившую его воображение при первой встрече. И все же, несмотря ни на что, перед ним стояла все та же Леа Стэнтон.
Недавнее огненное видение внезапно пронеслось перед мысленным взором, смутив и взволновав Тревора. По шее волна жара побежала в голову.
— Я так ждала вашего приезда. Дядя Эдвард высоко отзывается о вас.
Тут он обратил внимание на ее руки, заметив, что тоненькие пальчики нервно теребят искусственные цветы на лифе, и встряхнул головой. По крайней мере спасибо и на том, что хоть цвет ее глаз остался прежним — того же фиалкового оттенка. Однако он чувствовал, что теряет свою уверенность. Девушка лишь изредка мимолетно позволяла себе взглянуть на гостя из-под густых ресниц, что заставляло его сомневаться в собственном здравомыслии.
На причале Леа не скрывала любопытства, разглядывая собеседника не менее пристально, чем он сам. Теперь же, если он еще не окончательно выжил из ума, она ведет себя как настоящая леди, краснеющая при каждой попытке заглянуть ей в глаза. Даже духи ее сменили свой аромат — это была уже сирень, а не роза. Да-а! И ста лет не хватит человеку, чтобы постичь этих женщин.
— Похоже, мы оба слишком поторопились к обеду. Зато у нас есть возможность поближе познакомиться, — произнесла хозяйка и добавила, делая приглашающий жест рукой: — Пожалуйста, присаживайтесь.
Вновь обретая способность говорить, Тревор ответил:
— Только после вас, мисс Стэнтон.
Она выбрала маленький стульчик без спинки у противоположной стены, устроилась на нем и аккуратно расправила рюши и складки на подоле своего платья. Мысленно сравнив девушку с малюткой колибри, устроившейся в чашечке цветка, он улыбнулся этому сравнению. К удивлению Тревора, его сильно заинтриговало это неожиданное преображение, а благовоспитанность, изысканные манеры девушки совершенно очаровали его.
Сам не зная отчего, внутренний голос подсказывал, что он втянут в какую-то сладостно-коварную игру…