Одной из самых привлекательных составляющих теории модерности является методологический сциентизм, который требует господства науки во всех сферах жизни. Развитие науки и познание тайн природы должно сделать человека господином своей судьбы, который решит все стоящие перед человечеством проблемы, как биологического характера, так и социального. Разрешение насущных вопросов человеческого бытия единственно верным научным способом возможно как торжество рациональности в науке и культуре.
Новоевропейская рациональность формируется в XVII веке как специфический социокультурный инструмент, способный релятивизировать любой абсолют в сфере культуры. Анализ рациональности и ее зарождения в Новое время проводит С. С. Аверинцев [Аверинцев 1989], а также Л. М. Косарева [Косарева 1977, С. 117–120].
Европейские философы времени создания классической теории модерности считают рационализацию генеральным направлением развития человеческого общества. В начале XX века М. Вебер пишет, что рационализация заключается в «объективно необратимом становлении личности, ответственной за себя саму, — становлении, которое человек осуществляет собственными силами». Как указывает К. Левит, смысл свободы 92 личности заключается в том, что «по отношению к этому миру она ставит собственные цели, которые имеют своей исходной точкой не мир в целом, но саму эту личность» [Loewith 1993. Р. 76 — 77, перевод Ксении Касьяновой].
Включение все новых зон сакрального в сферу действия рациональной критики приводит к уничтожению культурного ядра западнохристианской культуры, как оно сложилось к концу I тысячелетия нашей эры, и к замене его новым культурным ядром. Процесс этот продолжается и в настоящее время. Нормы, ценности и эстетические идеалы европейской культуры Нового времени направлены на формирование индивида, который полагается в своей деятельности только на самого себя и не опирается ни на какие связи и традиции. Для такого индивида принадлежность к любой социальной группе определяется только эгоистическим интересом, в чем проявляется действие европейского культурного архетипа фаустовского человека.
В классической теории модерности предполагалось, что сциентизм способен уничтожить все зоны сакрального или ввести их в сферу профанного. Однако в европейском культурном регионе сциентизм носит служебный характер, который к нашему времени проявился явно. Научная критика действительно была сильным оружием против тех сакральных социокультурных феноменов, которые существовали в докапиталистическом европейском обществе: католичества, семьи, империи. В то же время с уничтожением или хотя бы ослаблением этих коллективных индивидов в обществе модерна возникают другие сакральные сущности, перед которыми смолкает научная критика: демократия, рынок, толерантность. В создании и функционировании этих социокультурных феноменов проявляется европейский культурный архетип святого царства, основные черты которого — стремление к универсализму и подавлению любых различий насилием.
Наука и рациональность проявили себя как инструмент, позволяющий достигать поставленных целей, но не позволяющий эти цели ставить. Наука в социокультурных системах европейского культурного региона выполняла подчиненную функцию уничтожения и делегитимации тех общностей, которые ограничивали европейского индивида Нового времени. Успехи науки привели к тому, что эта задача утратила актуальность, и сциентизм перестал быть определяющей социокультурной ориентацией европейского общества, однако сохраняет свою силу в тех зонах социокультуры, где сохраняется актуальность задачи.
На основе сциентизма развивается еще один характерный социокультурный феномен, представляющий собой важный компонент модерности, а именно социальный технократизм. Социальный технократизм требует изменения общества на рациональной основе для построения общества модерна. В момент возникновения проектов рационального изменения общества целью было общее благо, идеальное общество будущего, и для достижения этой цели нужно было разрушить или максимально ослабить церковь, семью, государство, создавая новые структуры, которые может использовать эмансипированный от всех возможных общностей индивид. Однако с уничтожением якобы промежуточных целей проявился служебный характер и социального технократизма: он выродился в манипулятивные технологии, которые не служат индивиду, а управляют им с наибольшей эффективностью для выгодополучателей. Создаются новые социокультурные общности (корпорации, субкультуры, субъекты искусственных идентичностей), которые из-за господства методологий, возникших на основе индивидуализма, остаются практически невидимыми для современной науки, поддерживая иллюзию полного освобождения современного человека европейской культуры.