Давно живет среди казахов неутомимый и неугомонный Карл Карлович. Говорили, что он родом с Волги. Видно, не сладко ему жилось в родной деревне. Испытал сполна и лишения, и нужду. Провоевал всю гражданскую, гонялся по степи за басмачами, да и осел потом в этих краях. Одно время работал на железнодорожной станции, простудился, стали донимать старые раны и пришлось расстаться с одной ногой. После этого с оравой детей переехал в колхоз Байсун. Старшие сыновья теперь работают в колхозной кузнице. Казахским языком в совершенстве владеет вся семья. Незнакомым людям Карл Карлович и его дети в шутку говорят, что они сунаки. Есть у южных казахов такой род — сунаки. Среди сунаков часто встречаются длинноносые, узколицые, рыжеватые, сероглазые. Так что Карл Карлович вполне сойдет за сунака. Сейчас ему под семьдесят. Получает пенсию. Ни усов, ни бороды не носит. Обыкновенный, среднего роста худощавый немец. Одет в казахский ча-пан, перевязанный в поясе конопляной бечевкой. На голове носит круглую татарскую шапчонку, отороченную мерлушкой. На ногах — старые сапоги с загнутыми кверху носками. По одежде его от местных жителей не отличишь. И потому многие принимают Карла Карловича за старика-казаха.
Самое любопытное: он знает казахские обычаи, обряды, традиции лучше иных казахов. Говорят, что при случае он и длинные суры из корана наизусть читает. Часто Карл Карлович бывает на железнодорожной станции и потому всегда в курсе внутренней и внешней политики. Вот и сейчас всю дорогу долдонит об отношениях между СССР и Германией. Бекбаулу не терпится скорее доехать до Тюмен-арыка, а старик все про Германию распинается.
— Ойбай-ау, ты понимаешь, — говорит он, вытягивая тощую шею, — это же совсем не просто! Сволочи-фашисты почти всю Европу захватили. У самой нашей границы стоят.
Бекбаула это мало тревожит:
— Эй, старик, оставь-ка лучше Европу в покое и подхлестни своего скакуна. А то не доберемся сегодня до канала.
— Чтобы канал рыть, международное положение тоже знать надо, товарищ мираб.
— Да провались они, эти фашисты!.. Мне нужно жратву скорее доставить, понял?
Старик цокает языком, качает головой.
— Кто такого невежду на канал посылает, хотел бы я знать?! Там нужны передовые, идейно под…
Бекбаул не дает ему кончить и начинает злить старика.
— Ты что мне Германией голову морочишь?! Ты ведь немец, небось сочувствуешь ей, а?!
— Тьфу, обалдуй!..
Карл Карлович смеряет его гневным взглядом и отворачивается…
Говорят, во время гражданской войны он сражался в отряде красных партизан. За храбрость, проявленную в бою возле станции Саксаульская, недалеко от Аральского моря, командование наградило его саблей с серебряным эфесом. Правда, сам Бекбаул эту саблю не видел, но хорошо помнит, как о том рассказывал однажды на собрании колхозный парторг…
Солнце поднялось на высоту копья, а они даже не проехали мимо Сунак-ата. По правую руку тянется железная дорога, по обе стороны которой монотонно гудят телеграфные столбы. Безустанно подвывает на разные лады ветер. Вокруг, сколько ни гляди, ни одной живой души. Разве что невзначай пролетит заблудившаяся ворона…
Должно быть, надоело старику рассказывать. Или собеседник наскучил? Молчит, покачивается на телеге. Больше всего досаждает ветер. Бекбаул отворачивался, прятал лицо, но напрасно. Стеганка грела неплохо, но одежда без воротника — плохая защита от настойчивого весеннего ветра, который облизывает своим шершавым, ледяным языком голую шею, лицо, не дает открыть глаза. И шапка старая, облезлая. Давно выбросить пора. Сколько Бекбаул себя помнит, хорошей одежды у них в семье не бывало. Заработок рядового колхозника уходит на повседневное житье-бытье. Мечтали они с Зубайрой быт свой наладить, приодеться, для дома кое-что прикупить. Вдвоем веселее бы пошла жизнь. Да не судьба была. Осталась навеки Зубайра в песках Кызылкума… А он привык к такой неприметной, непритязательной жизни. И никогда не мечтал о богатстве, о житейских благах. Даже плохо представлял себе, что это такое. Но сознавал: плохо, когда слишком отстаешь от своего кочевья. Стыдно ходить в длинном стариковском чапане. Пальто бы сносное купить или достать бы черную шинель с блестящими медными пуговицами, как у шурина. Такие шинели продают какие-то ловкачи на железнодорожной станции. А на что купишь?.. Нынче на трудодни надо приобрести какую-нибудь обновку. А то стыд и срам! Как-никак мираб ведь… Это, наверное, ничуть не меньше, чем бригадир… А он в лохмотьях.