Таково самое обычное убранство простого казахского жилья.
Отец, большой любитель чая, сидел за самоваром. Мать что-то строчила на швейной машинке. Матери уже за шестьдесят, но она не расстается до сих пор с иголкой и ниткой. Вечно колдует над тряпками.
Бекбаул прошел на кошму-текемет, стянул изношенные пыльные сапоги, швырнул их к печке. Просторную стеганку, сшитую к зиме матерью, повесил на огромный деревянный кол, вбитый в стенку. Заскорузлый треух еще при входе нахлобучил себе на голову Жолдыбай.
Бекбаул опустился возле печки на колени, ополоснул лицо и шею, сам себе сливая на руку теплую водичку из чугунного кумгана, а затем с наслаждением растянулся рядом с отцом.
— Коке, плесните и мне.
Он и не подумал о том, что неприлично заставлять старого отца потчевать его чаем. Да и что поделаешь, если старик заваривает чай совсем по-особому. Густой, настоенный чай со сливками ублажает душу, веселит сердце. Уже после двух-трех глотков на лбу Бекбаула выступил обильный пот.
— Коке, ваш чай лучше всякого меда!
Старик был польщен похвалой сына. Он раза два довольно кашлянул, погладив бороду. Бекбаул уже приготовился было выслушать длинную лекцию о том, какое это сложное искусство — по-настоящему заваривать чай, однако старик заговорил совсем о другом.
— Сейтназар приходил. Тебя спрашивал. Утром в контору, говорит, пусть зайдет… Дело какое-то, что ли…
В голосе отца послышалась гордость. Как же! Его сын вдруг понадобился самому баскарме. К нему за советом домой приходят. Значит, сын старого Альмухана не последний человек в этом ауле. От этих мыслей приятно стало старику. И он с наслаждением тянул горячий коричневый чай, пока не опорожнил весь самовар.
Правление колхоза занимало часть клуба, построенного только в прошлом году. Еще издали Бекбаул увидел толпившихся у входа аулчан. Собрались мужчины примерно его возраста. Должно быть, не его одного вызвал председатель. Снег поскрипывал под ногами, изо рта валил густой пар.
Солнце, по-зимнему тусклое, бессильное, нехотя поднималось из-за горизонта. На небе ни облачка. Снег играл в утренних лучах, поблескивал кончиками игл, слепил глаза.
В аулах обычно встают рано. Такова стародавняя привычка потомственных скотоводов. Хлопот всегда хватает. Вот и сейчас кто-то выгоняет скот на выпас, кто-то с утра пораньше чистит хлев, кто-то набирает воду в деревянную колоду. Выстроились в ряд саманные домики, невзрачные, приземистые, точно спичечные коробки. Из труб валит разноцветный дым, и тут нет ничего необычного: ведь одни топят углем, другие хворостом, третьи — джингилом, саксаулом, кизяком.
Колхоз имени Байсуна образовался в тридцатых годах, одним из первых в районе Шаулимше. С первого дня председателем был избран Сейтназар. С тех пор прошло почти десять лет, но успех неизменно сопутствовал ему. И не кто иной, как Сейтназар, настоял на том, чтобы колхозу присвоили имя Байсуна. По словам все на свете знающих стариков, Байсун был сыном бедного казахского шаруа — скотовода, который спас жизнь русскому офицеру, попавшему в плен к кокандцам во время покорения Ак-Мечети генералом Перовским. Благодарный офицер взял сына шаруа — нищего байского подпаска — с собой в большой город, где дал ему воспитание и образование. Позже этот Байсун совершил много полезных для народа дел: построил зимовье возле станции Чиили; собрав дехкан, прорыл большой арык — нынче там течет полноводная река; приучил бедный люд к оседлой жизни; ратовал за земледелие; призывал учиться ремеслу у русских и узбеков… Ныне колхоз имени Байсуна является передовым хозяйством и занимает в районе одно из первых мест.
Мужчины, с утра собравшиеся возле клуба, то и дело поглядывают в сторону председательского дома. Однако задержка начальства никого не возмущает. Зимой в колхозе ни суматохи, ни суеты, спешить некуда, и все рады представившейся возможности потолкаться, посмеяться, поболтать о том, о сем.
Наконец появился Сейтназар в сопровождении председателя аулсовета и главбуха, и джигиты дружно расступились, учтиво протянули аульному начальству руки.
— Ассалаумагалейкум!
— Уагалейкум салам.
— Как дела, джигит?