Борибай, держа наготове острогу, осторожно, чтобы не замутить воду, переставлял ноги. Стайка мелких, с мизинец, рыбешек у его ног шарахнулась во все стороны. Почти рядом проплыли два крупных сазана. Однако он не успел замахнуться острогой. Да и действовать надо наверняка, чтобы не упустить удачу. Борибай уже заметно отошел от берега, вода была выше колен, и тут он вдруг замер, затаил дыхание. В нескольких шагах от него у белесых стебельков камыша, лениво шевеля розовыми плавниками, нежилась в нагревшейся воде большая, плотная стая сазанов. Недолго раздумывая, метнул Борибай острогу. Она вонзилась с такой силой, что короткое древко задрожало. Поднялся густой ил, будто подхватило ветром пухляк в степи. Разом все взбаламутилось вокруг. Борибай вытащил острогу и вместе с ней на двух зубцах — двух громадных, толстобрюхих сазанов. Бока их на солнце отливали золотом, в руках чувствовалась приятная тяжесть добычи. Таким способом Борибай очень скоро поймал с десяток крупных — один к одному — сазанов, наполнил холщовую торбу, вытер пот со лба и вышел на берег. Быстро собрал сушняк. Из кармана камзола достал кремень с огнивом (без этого какой охотник рискнет блуждать в степи!), прижал к камню пучок ваты, ловко высек огонь. На ярко пылавшем костре зажарил двух кое-как очищенных и промытых сазанов и съел их жадно, даже не ощутив вкуса. Он тут же почувствовал необыкновенное блаженство, приятную истому и, поглаживая живот, прилег под кустом джингила. Но вскоре ему стало не по себе: сильно заколотилось сердце, зашумело в ушах, начало подташнивать. Вспомнились чьи-то слова: после длительного голодания опасно сразу помногу есть. Можно запросто богу душу отдать. Он испугался, вскочил, залег в воду, долго плескался, мочил голову и, наконец, почувствовал облегчение. Тяжесть в желудке рассосалась.
Солнце уже стояло в зените. В такую жару рыба в два счета протухнет. И до аула не донесешь. Бояться, однако, нечего. Уж чего-чего, а солонцы встречаются в этом краю на каждом шагу. На дне высохших озерков соль лежит грязновато-серыми слоями. Ее казахи исстари употребляют в пищу. Пользуются ею и в лечебных целях. Вон сверкает в лучах солнца обмелевшее и высохшее русло Тущи-куля. Это выступила соль.
Борибай почистил всю рыбу, вывалял в соли, сложил в торбу и подался в аул.
Шел не торопясь, по бездорожью, по не тронутой конскими копытами равнине. Прислушивался к пению жаворонка, а потом и сам начал напевать себе под нос веселую какую-то мелодию. Ни начала, ни конца. Странно: когда брюхо сыто, и заботы сразу улетучиваются, и все так радостно, празднично вокруг становится. И солнце вроде бы ярче светит. Шел Борибай легко, бодро, выпятив грудь, и вели его приятные, безмятежные думы… Вот это, значит, повезло. И не страшит теперь уже голод. Слава богу, рыбы в этих старицах хватит ему, чтобы прокормить своих голопузых. Не пропадут. Лишь бы никто ничего не узнал, не пронюхал. Иначе за два-три дня вычерпают все старицы-пруды. Он единственный кормилец и обязан беречь семью. Не время сейчас о других думать. Смотри, чтоб сам не околел.
Солнце еще только склонилось к западу, когда он дошел до аула. Появляться на глазах людей с добычей в мешке было бы совсем некстати. Он решил дождаться темноты и прилег у склона холма. Должно быть, намучился за день и не заметил, как уснул. Проснулся, почувствовав, что продрог. Открыл глаза и поразился. Над ним висела полная луна. Все утонуло в ее молочном свете. В неземной тишине зыбится голубоватый холм. Мир, казалось, погрузился в безмятежно-сказочный сон.
Вот так нежданно-негаданно заглянула удача в оскудевшую юрту Борибая. Соседи, знакомые вскоре почуяли, откуда так сладко тянет иногда жареным. В отсутствие хозяина стали осторожно расспрашивать детишек, но они, успевшие познать муки голода, упорно отмалчивались. Так прошла неделя-другая. Вся семья кормилась рыбой из старицы. Как-то отец, оставшись наедине с сыном, намекнул, что грешно пользоваться тайком божьим благом, нужно поделиться с людьми, но Борибай только разозлился и приказал отцу, чтоб он помалкивал.