- Умирает? - Он чуть не расхохотался. Объяснить Наталке, что Мальвина живее живой воды из сказок и всех ВИА*, вместе взятых? Рассказать, какая это женщина? Из тех женщин, что более безжалостны, чем трибунал. Из эгоисток, которые никогда не прикрывают за собой дверей, идут на тебя, как на дым, как на столб воздуха, не прощают бедности, немодной одежды, отсутствия влиятельных знакомых. Говорить такое о Мальвине недостойно. А он сам? Какие высокие добродетели проявляет?
______________
* Вокально-инструментальные ансамбли.
Поэтому он снова упрямо завел свое:
- Мы должны пожениться...
- Не знаю, ничего не знаю!..
- Как это не знаешь?
- Разве мы сможем приблизиться к нашей молодости?
- Нужно только к твоей. Потому что моя далеко, недостижима и необозрима. Но твоя с тобой. Она не может быть иной, она здесь, присутствует, она сущая...
- Это только кажется... Я старше тебя. Ты просто ничего не понимаешь...
Он понимал и не понимал. Приблизиться к молодости. К своей невозможно, но к чужой... Не в этом ли причины всех увлечений, запоздалой любви, разладов с жизнью, непостижимых желаний и поступков порой совершенно бессмысленных? Молодость - единственная ценность. Если ее порывистое очарование с тобой, тогда весь мир твой и вся жизнь, и ты уверен, что выдержишь все удары, вынесешь испытания судьбы, ты живешь жизнью молодости, чуждый страхам, полный надежд, ничего не имея, зато обладая ценнейшим даром - чувствовать собственную силу.
Наталка вдруг встревожилась.
- Боже, что с нами? Я прокляну себя! Уже поздно, тебе нужно идти...
- Поздно - какое это имеет значение? Наталья.
- Иди, иди! Какой стыд, какой позор!
Она почти выталкивала его, сама натягивала на Твердохлеба мокрое пальто, всунула шапку.
- Быстрее, быстрее!
- Как же так? - бормотал он. - Мы не успели поговорить... Ничего не...
- Потом, потом!..
- Нам нужно... Когда же мы теперь встретимся? Наталья!
- Не знаю, ничего не знаю! Иди! Потом!
Он ушел в темноту и дождь, унося с собой ее дух, аромат ее волос, звук ее слов, и все было таким реальным, что дотронулся бы рукой, но теперь уже не дотронешься.
Ключ в его руках вытанцовывал так, что Твердохлеб с трудом открыл дверь своей - не своей квартиры. Все спало, только в темных дебрях меж книжек, картин и бронзы нежным призраком слонялась теща Мальвина Витольдовна.
- Что с вами, Теодор?
Она нервно закурила сигарету, привидение обрело деликатное воплощение, мокрая неуклюжая фигура Твердохлеба казалась грубо-неуместной рядом с беззащитно-хрупкой фигурой Мальвины Витольдовны.
- Что-то вместо ничего, Мальвина Витольдовна, а может, гибель богов...
- Мелодия способна вывести даже из самого глубокого отчаяния, Теодор, поверьте мне...
- Мелодия? Она не может быть бесконечной! Бесконечная мелодия - это оскорбление достоинства самой мелодии...
На слове "достоинство" он споткнулся, вспомнив все, вспомнив Мальвину, и свой брак, и свою отчужденность среди этих людей. Чьей ошибкой была его женитьба? Теперь это не имело значения. Всю жизнь мы искупаем грехи свои и чужие, не разбирая. Кто-то сказал, что есть три дела, начиная которые никогда не знаешь, чем они закончатся: любовь, карьера и революция. Твердохлеб еще не знал, действительно ли у него любовь или тяжелое (а может быть, легкое?) затемнение, не знал, что думает Наталка, но жаждал поскорее очиститься, найти хотя бы видимость душевного равновесия, пусть даже в признании своей вины перед Мальвиной (кто кого потерял и кто должен жалеть?).
Он снял пальто, небрежно опустил его на пол, вдохнул теплый пахучий дым от тещиной сигаретки, осторожно поинтересовался:
- Мальвина еще не спит?
- Я ждала тебя, чтобы... Видишь ли, Мальвина заночевала у подруги на Воскресенке... Они там сегодня собирались... Ну, уже поздно... она позвонила...
Перед ним хотели оправдаться - в чем? Он сам хотел этого. Уже не впервые Мальвина ночевала "у подруги", и он никогда не допытывался и не придавал этому значения. Поскольку - параллельное существование. Но сегодня он должен был надеяться, он был обязан это сделать... Обязан... Что-то вместо ничего... Неужели же только что-то? А если в самом деле любить, чтобы знать, и знать, чтобы любить?
Ту ночь он доспал обрывками, без сновидений, будто в сером свинце, утром побежал на работу, целый день возился со своим бесконечным делом, которое чем дальше, тем сильнее расползалось, и как раз в тех местах, где они пытались его сшивать, и в этой тяжелой служебной борьбе потихоньку исчезала его ночная решительность поговорить с Мальвиной, открыться ей во всем, решительно заявить о... О чем же? Об их отчуждении и о ненависти, что растет отравляющим зельем, не сеяная, не политая и не ухоженная. Но разве Мальвина об этом не знает и не она ли первая окунула свое холеное лицо (самые дорогие косметички Киева заботились о нем!) в это зелье? Кроме того и прежде всего - Наталка. Кто он для нее и что он для нее - разве он знает? Вспомнив, что как раз в этот день Наталка в завкоме принимает избирателей, Твердохлеб стал звонить туда, но телефон почему-то не соединился, словно между правым и левым берегом Днепра расстояние было, как между берегами океанов. Когда же дозвонился, то никто уже не снимал трубку, было поздно. Поздно для всего: для радости и для печали, для признаний и покаяний. Ему стало стыдно за свое вчерашнее намерение покаяться перед Мальвиной. Ничто на свете не повторяется: ни добрые намерения, ни буйные мечты, ни суетные ослепления. А если и повторяется, то только во вред. Натянутая тетива лука. Ему надлежало ждать сигнала от Наталки. Успокоиться и ждать.
Впрочем, какой уж тут покой!
Он так и не увидел Наталку после того вечера самой большей его радости и самой большей его тоски. Она позвонила и рассказала про ДОЛ, про "Южный комфорт", пообещав, что будет там в июне, - и это все, что он получил за последние месяцы. Вознаграждение и расплата за его навязчивость, за его восторги и страхи. Человек окружен страхами, окутан ими, как ночной темнотой, - одни признаются сами себе, другие молчат, выставляя впереди себя, словно щит, то напускную дерзость, то нахальство, то беззаботность. Ничего этого он не умел.
- Я найду этот ДОЛ, - сказал ей Твердохлеб по телефону, - и этот "Южный комфорт". Довольно бессмысленное название, но... Я хочу наконец с тобой договориться... Ты меня понимаешь...
- Там поговорим, - сказала она.
- В "Южном комфорте"? А что это такое?
- Приедешь - увидишь.
- Но тебя, тебя я увижу? - едва не закричал он в телефон.
- Если я тебя туда посылаю, то...
Она не договорила, а он не допытывался...
А приехал в "Южный комфорт", и Наталки там не было...
ДЕЕКОМФОРТНИК
Как у Шевченко: "И благосклонно пребывали..." А ежели не "пребывали", а "пребывая"? Деепричастие, которое тут следовало бы переименовать в деекомфортник, поскольку "Южный комфорт", отдохновение для тела, и комфорт для души, и сплошная "благосклонность".
Но какой отдых, если тебя так жестоко обманули?
Как он искал это общество, просил, терпел, унижался, только бы достать сюда путевку, - и для чего? Выяснилось: в "Южном комфорте" ни одной женщины. И даже не предвиделось. В прошлом году одна была. Голорукая для Племянника. Но в этом сезоне ни Племянника, ни Голорукой.
Твердохлебу суждено было испытать комплекс обманутости. С каким настроением он ехал сюда, и как все обернулось! Впрочем, ему не привыкать. Удары судьбы - это и есть жизнь. Его жизнь. В несчастьях люди сохраняются молодыми.
Не спеша изучал он место своего добровольного заточения. Комфорт для тела или для души? Для Твердохлебова опытного глаза достаточно было одного дня, чтобы заметить все самое характерное и сделать выводы. Выводы были неутешительные. Ознакомление начиналось со столовой - своеобразного центра "Южного комфорта", поскольку здесь, кажется, только и знали, что ели четыре раза в день плюс вечерний кефир, заказывали на два дня вперед по три-четыре блюда сразу, уже с утра объедались котлетами, блинчиками, запеканками, бабками, обжираловка, словно в "Энеиде" Котляревского ("...свинину ели там под хреном, затем лапшу наперемену, потом с подливою индюк..."), разговоры велись большей частью вокруг еды, продолжались в комнатах, где снова звякали ножи и вилки, постукивали тарелочки, вызванивали рюмочки.