— Купил шампанского, а стаканы забыл, — подосадовал Роман. — С тобой я такой рассеянный!
— А прямо из бутылки не получится? — усмехнулась Марина.
— Не сомневаюсь, что получится…
Пробка из бутылки вылетела вертикально, высоко — и упала, к счастью, не в море, а на солярий. Где-то глухо попрыгала по бетону и затаилась. Не испортила водный глянец.
Море было редкостно тихим. У самого берега был еще еле-еле слышен шепот воды и береговой гальки, но дальше неподвижность моря давала поверхности зеркальную гладь. В этом зеркале отражались даже звезды. Луна стелила серебряный шлях.
— Рома, это шампанское вкусней, чем в ресторане.
— Намного вкусней. Особенно когда пьешь из горлышка из одной бутылки с тобой…
— Какая луна! Почти полнолуние. Здесь очень красиво. Так бы и обняла весь мир!.. Прости, я облила тебя вином. Нечаянно.
— Ты сегодня такая необыкновенная!
— Просто мне очень хорошо с тобой…
Они произносили пустые, легковесные, двусмысленные, важные и не очень важные слова. Все эти слова, казалось, уже не имели смысловой плоти, ибо два потока уже устремились навстречу друг другу и неминуемо размывали между собой все преграды.
Они целовались долго, страстно, захлебываясь, до самозабвения. Марине хотелось ласки Романа. Ей и самой хотелось быть с ним ласковой, неотразимой, умелой. Она чувствовала его растущее горячее желание, она не сдерживала этого желания и сама, подчиняясь ему, шла навстречу.
— Люби меня, Рома, — вырвалось у нее. Такое страстное, покорное, свойское.
Сейчас никто, никто в мире, кроме луны и звезд, не мог подсмотреть за ней. Никто не мог воспрепятствовать ее желанию и отнять у нее радость этой свободы и головокружительной влюбленности.
Они уходили с берега оба опьяненные, взбудораженные. Они даже шли неровно, будто и впрямь переборщили с выпивкой. Но у вина тут роль невелика. Они оба об этом знали.
— А-а! — вскрикнула Марина и чуть не упала.
— Что с тобой? — Роман едва успел придержать ее.
— Наступила на что-то… Ногу подвернула. Больно… Дура. Каблук сломала. Туфли-то не мои, Любашины.
— Не расстраивайся. Я куплю тебе туфли… Давай я поглажу твою бедную ножку.
К дороге, где остановили такси, Роман нес Марину на руках.
9
«Не бойся! Ничего не бойся!» — говорила она себе. Но боялась. Чувствовала себя зыбко, нетвердо. Подгибала коленки, словно пропасть переходила по длинному узкому дощатому трапу… Один неверный шаг, неосторожное движение — свалишься, разобьешься. А назад уже не воротишься. Казалось бы, что такое физическая близость? Всего лишь несколько страстных минут. Но какая могучая власть у этих минут! Нет, на попятную уже поздно. Стало быть, вперед! Рядом с ним, с этим человеком из чужой, богатой московской жизни. Рядом с ним, покуда есть шанс. Ведь она мечтала об этом. Пусть не впрямую, не очевидно, не в открытую. Затаенно, в глубине души мечтала об этом. Каждая женщина грезит о влюбленности, пасет в сердце тайную надежду. Каждая женщина хочет быть любимой, желанной. И чтоб это было красиво, не обыденно…
Мысли Марины — как узоры калейдоскопа: многоцветные, неожиданные. Только иной раз в пестроте мыслей промелькнет темным цветом думка об измене Сергею. Думка, которую гнала от себя прочь. Не надо, незачем вспоминать об этом! Хоть и непонятно, как возвращаться в прежнюю жизнь, но загадывать на будущее не стоит. Не бойся! Будь счастливой сегодня! А завтра будет завтра.
— Тебе хорошо со мной?
— Да… Очень. Ты такой нежный, Рома… У меня голова идет кругом и все внутри дрожит.
— Со мной тоже никогда такого не было… Хочешь холодного сока?
— Нет… Лучше обними меня крепко-крепко. И поцелуй еще… Мы с тобой всю простынь скомкали. Одеяло на пол сползло.
В телесной ласке, в доверительном шепоте, в полутемной спальне с затянутыми жалюзи на окнах несколько часов пролетало для Марины и Романа незаметно. На землю опускались сумерки, в столовой остывал ужин, приготовленный «прислугой» — местной женщиной, которая прибирала и готовила в каретниковской даче, — но никто и ничто не могло ограничить их свободу, леность, счастливые и изнурительные постельные часы.
Только телефонные звонки врывались в их мир из какого-то другого — проблемного, озабоченного, торопливого мира. Роман разговаривал по телефону в присутствии Марины, не уходил в соседствующий со спальней кабинет. Он говорил о финансовых расчетах со своим коммерческим заместителем Марком. По-русски, но с вкраплением немецких слов разговаривал с сыном Илюшей. Ровно, доброжелательно и заинтересованно — с женой Соней. В эти минуты Марина непроизвольно напрягалась, не шевелилась, боялась выдать себя. Отшучивался и хотел поскорее отвязаться от какой-то беззастенчивой Жанны: