Позднее, уже на берегу, спустя несколько минут она перенесла ужас своей взбалмошной отваги. В воде у нее даже помутилось сознание. Море сцапало ее, ошпарило соленым холодом, затянуло на груди невидимый пояс озноба — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Она инстинктивно забарахталась в воде, заболтала ногами, стала выбрасывать вперед руки, поволокла свое парализованное от холода туловище к берегу. Только у самого берега, уже задевая руками гальку, она перемогла судорогу, встала, выпрямилась, стиснула зубы и пошла — не побежала — к своему лежаку, к полотенцу.
— Зачем вы рискуете? Вода еще очень холодная!
— Вы смелая женщина. Не подумать с виду — хрупкая, миленькая.
— В такой проруби воспаление легких недолго заработать.
— Глотните коньяку из фляжки. Быстро согреетесь.
Она слышала эти слова от сочувствующих людей из санатория. Но этих людей почти не различала. Пронизываемая лихорадкой, куталась в полотенце, прикрывая трясущиеся губы, отвечала:
— Со мной все нормально. Сегодня вечером я уезжаю. Я должна была искупаться.
Вчера отсюда уехал Роман Каретников. По планам она должна была полететь вслед за ним, в Москву, завтра. Но все переменилось враз, неожиданно, без видимых причин и побуждений. Она едет домой сегодня. Непременно сегодня. И никаким не самолетом — обыкновенным поездом. И не через Москву — через Екатеринбург, через Урал — в родной Никольск.
Часть вторая
1
Теплый приморский край с рододендронами и кипарисами остался далеко позади, за тысячи километров. В северной равнинной России кое-где в складках рельефа лежал снег. Солнце светило с высоких высот, но еще не разукрасило землю свежим зеленым цветом. И Никольск встретил зябким, скучным, замусоренным видом. По мутной, поднявшейся воде реки Улузы уходил последний тусклый лед.
Сойдя с поезда, держа в одной руке сумку, в другой — драгоценную горшечную орхидею, упечатанную в прозрачный целлофан, Марина обреченно вздохнула: из той жизни нужно было возвращаться в эту.
Вот и родная пятиэтажка: подъезд с разбитыми почтовыми ящиками и пошарпанными панелями, дверь квартиры, обтянутая коричневым дерматином.
— Мама-а! — выкрикнула Ленка и бросилась к ней на шею.
Обнимая дочку, целуя, оглаживая, Марина приметно вглядывалась в нее, искала следы повзросления, как будто впрямь разлучалась с домом на долгие месяцы. Попутно она замечала в дочериной внешности черты Сергея. И русые волосы, и серые глаза, и движение улыбающихся губ — отцовы… Неспроста ее мысли стелились от дочки к мужу: она ждала и побаивалась встречи с Сергеем, точно что-то в ее внешности, облике могло предательски сообщить мужу о ее измене. Не раз она подходила к зеркалу, осматривала себя с придирчивостью. Ничего не заподозрив, успокаивала с хитроватой усмешкой: «Все такая же. Все обойдется… Правда, Рома?» Потаенно-беззвучно, нежно произносила она это имя — имя чужеродное для этих стен, но способное укрепить дух.
Уезжая с юга, она позвонила Роману, чтобы сказать, что не прилетит в Москву. Он сразу все понял, словно ее волнение, ее дыхание, ее перебивки в приготовленных и, казалось, заранее отточенных фразах объяснили все лучше, чем сами эти фразы.
— Отец умер. Есть серьезные проблемы… Как только улажу дела, приеду к тебе в Никольск. Обязательно приеду… Не забывай меня. Я тебя люблю.
Он опять произнес этот одурманивающий трехсловный пароль — пароль к счастью. Марина растерялась, стала говорить что-то про деньги: зачем он столько оставил, не надо было… Потом перебила себя:
— Я буду очень-очень тебя ждать. Каждый день буду ждать. Каждый час.
Роман оставил ей тысячу долларов. Таких денег она не только никогда не имела, но и толстощекого американского президента на банкноте разглядела впервые. Деньги поначалу ее тяготили, но после разговора с Романом она примирилась с ними.
С покупкой туфель, которые он собирался ей подарить, она решила повременить. В подарок себе купила на Романовы деньги комнатную орхидею. Очень дорогую, красивую, рослую орхидею. Пусть цветок бережет вместе с ней южную сказку.
…Когда отворилась входная дверь и в прихожей раздался голос дочери: «Папка! Мама приехала!» — Марина на мгновение обомлела. Панически почувствовала, что начинает краснеть. Поскорее глотнула из стакана воды, скинула с себя фартук и вышла из кухни навстречу мужу. Сергей стоял удивленный, но уже с радостной искристостью в прищуренных глазах.