— Летом возьми меня с собой на рыбалку. Ленку в пионерский лагерь отправим. И съездим.
— Отчего же нет? Поехали, — без огонька согласился Сергей.
От Романа Каретникова не было в Никольск пока ни одного звонка. Где он? Все ли с ним ладно? Может, потерял ее номер? Собравшись с духом, Марина зашла на телеграф позвонить в Москву (с домашнего телефона не смела, пришлют счет, а в нем столичный код 095, который требует объяснений). Она очень соскучилась по Роману. Ей не терпелось услышать его голос, увериться в том, что Роман в действительности есть — не призрак, не наваждение. Еще стоило предупредить его, чтобы он не вздумал звонить ей по домашнему телефону. Никаких зацепок для подозрения мужу!
Положив перед собой на столик визитку, озираясь из кабинки на людей на телеграфе, Марина с трепетом набирала длинный московский номер. Пошел зуммер. Вот, сейчас она услышит его голос. Больше по этому номеру никто не может ответить! Но с линии мобильного телефона ей ответили, будто с другой планеты, по-английски: «Сори…» Марина даже дыхание затаила. Потом расшифровали по-русски: «Абонент не отвечает. Телефон абонента либо выключен, либо находится в зоне недосягаемости сигнала. Попробуйте позвонить позднее».
Марина рискнула набрать домашний номер телефона Романа. Если ответит не он, она тут же нажмет на рычаг, не произнося ни слова. Ее опять встретил автоответчик с женским голосом: механический английский с переводом на механический русский: «Оставьте, пожалуйста, свое сообщение после звукового сигнала».
На карточке значился еще один номер — «офис». Значит, не прямой, через секретаршу, заставят представиться. Ну и пусть! С другого конца провода и в самом деле раздался живой женский голос, приятный и приветливый:
— Издательский дом. Добрый день! Я слушаю вас… Романа Васильевича сейчас нет на месте. Простите, это, случайно, не из Никольска? Вас зовут Марина?… Я секретарь Романа Васильевича. Он очень просил передать вам, что некоторое время не сможет позвонить. Его сейчас вообще нет в Москве. Нет в России. — Тут голос секретарши стал каким-то нетвердым, как будто она сама не знала, где находится ее шеф. — У него сейчас чрезвычайные обстоятельства. Он приедет и все вам объяснит.
— Он болен? — робко спросила Марина.
— Нет, у него проблемы иного рода. Он вам все объяснит позже. Не беспокойтесь, пожалуйста. Всего хорошего!
Марина была готова услышать в кабине телеграфа все, что угодно: объяснение Романа в любви, прощальное «прости», но только не пресыщенно вежливую речь секретарши, которая предупреждена о ее звонке и, похоже, посвящена в их отношения с Романом.
От телеграфа она уходила скорым порывистым шагом. Больше она не будет звонить. Сам объявится, если захочет. Если не захочет, ну и пусть! «Плевать!» — разозлилась Марина, хотя подспудно догадывалась: ее гнев на Романа скоропалителен и несправедлив.
2
Костер на берегу Улузы, под сенью замолкшего сумеречного леса, затухал. Прогоревшие сосновые хворостины покрылись слоем рыхлого пепла. Под пеплом кое-где еще живет, дышит жаром ядовито-красный уголь. Огня уже мало, только там, где плоть древесины еще не выжгло до конца, взметываются языки пламени. Этот нестойкий огонь сопротивляется ниспадающей на реку, на прибрежный лес мглистой пелене летней ночи.
Этот огонь призрачной краской падает на лица сидящих у костра.
По одну сторону, на плащ-палатке, сидят Валентина и ее муж Сан Саныч, по другую, на березовом бревне, — Марина и Сергей. Время сейчас самое отдохновенное: только что отужинали свежей ушицей, выпили, как полагается «под уху», по чарке самогонки «Сан Саныч» и вели непритязательные речи.
Марину, сидевшую рядом с Сергеем, мужиковский разговор «про политику» почти не трогал, но упоминание про Кавказ аукнулось раздражением.
Много раз она требовала от себя забыть Руслана, его ненавистный голос: «Э-э, красавица…» Но гадкий вкус угощенческого коньяка Руслана не вытравился даже радостью встреч с Романом. Она сейчас чувствовала, как пылают у нее от досады, от ярости щеки; благо в потемках с отсветами костра этого никому не различить.