— Не ошиблись… Добрый вечер… Сейчас. — Он пожал плечами, молча протянул трубку Марине.
Лицо у нее вспыхнуло. В горле запершило от какого-то странного чувства обиды, несправедливости, жалости к себе. Все выходило вкривь, вкось, не так, не по-людски… Ведь это Роман. Роман, конечно же! Она это сразу поняла. Марина дважды перевернула телефонную трубку, чтобы расправить провод и помедлить. Наконец осторожно приложила ее к уху. Никаких слов произносить в присутствии Сергея не хотелось. К счастью, он ушел из прихожей — быть может, почувствовал свою лишность при этом разговоре. Марина робко промолвила:
— Слушаю.
Чуть позже она торопливо придумывала себе алиби: кто бы ей мог звонить из другого города. Одноклассник Миша Столяров. Он живет в областном центре. Она видела его недавно. Миша Столяров хотел узнать адрес одноклассницы Оксанки — это подойдет! Но придуманного алиби не потребовалось. Они с Сергеем по-прежнему не обмолвились ни словом. Спать легли врозь, в разных комнатах. Как-то само собой получилось: Марина пришла в детскую, села на пустующую дочкину кровать, тут и осталась на ночь. Все было исключительным, надломным в этот черный день, даже звонок Романа. Перед сном Марина со страхом, будто все еще кто-то мог подслушать, вспоминала короткий разговор с ним. «Марина, я только сейчас имею возможность позвонить тебе… Послезавтра буду в Никольске. Гостиница «Центральная». Буду ждать тебя там, в холле, в двенадцать. Тебе это удобно?»
Через день он будет здесь. Господи! Объявился. Не запылился.
4
В номере уже красовался накрытый стол: шампанское, конфеты, мандарины в ярких кожурках, грозди черного винограда. В вазе стояли белые крупные розы, а на тумбочке трельяжа манила взгляд слюдяная коробочка, перетянутая алой лентой, с изящным пузырьком в форме кувшина. «Французские духи! — испуганно догадалась Марина: коробка выглядела слишком подарочно. — Я их даже взять не смогу. Такие дорогие! Откуда у меня такие могут быть?»
Они уже несколько времени находились здесь, в номере гостиницы, но все как-то не складывалось. Марина по-прежнему недоверчиво осматривалась, вслушивалась в посторонние звуки, чего-то остерегалась.
Роман откупорил бутылку шампанского и предложил тост: «За встречу!» Это тоже не увлекло и не расслабило. Он рассказывал о том, как провел бессонную ночь в поезде как почувствовал разницу воздуха Москвы и Никольска — здесь атмосфера плотнее, чище. Она слушала, не перебивая и ни о чем не расспрашивая. Он принимался угощать ее конфетами, вином, она коротко отзывалась: «Спасибо» — и наблюдала, как он суетится, произносит малозначащие слова. Обычно так усердствует именинник, который не знает вкусов гостей, но очень хочет, чтобы они всем остались довольны.
Роман, вероятно, чувствовал их теперешнюю отдаленность и хотел скорее преодолеть расстояние. Он стал на колени возле дивана, на котором она сидела, и обнял ее — недежурно, крепко, задохнувшись. Прошептал:
— Я очень счастлив, Марина. Поцелуемся же, наконец, по-настоящему. Я столько дней скучал!
Марина не испытывала ни потребности, ни желания близости. Она просто узнавала Романа — узнавала запах его волос, гладкость безупречно выбритых щек, его нежные губы. «Выламываться все равно глупо. Он такой нежный», — мысленно сговорилась она с собой и крепко обняла Романа за шею. Она отдалась ему без дурмана, без распыла страсти, с некоторой жертвенностью. Она все еще оставалась Никольской — не южной Мариной. Роман этого, кажется, не заметил. Он был слишком поглощен собственной радостью. Он даже слова о любви произнес будто бы для себя — не для Марины.
— Рома, — спустя несколько минут зовуще произнесла Марина. (Они лежали в постели. Ее голова — у него на плече.) — Я расхожусь с мужем. Ты женишься на мне?
В номере, казалось, замерло все: плотные гардины на окнах глуше сделали тишину, цветы в вазе напряглись, пружины кровати не дрогнут. Роман прерванно, двумя глотками вдохнул, сильнее прижал к себе Марину.
— Вы… То есть ты… У вас уже бесповоротно с мужем?
— Да, — шепотом отозвалась Марина.
— А как же дочь?
— Дочь со мной. С кем же еще? Я мать.
— Муж все знает? — Он утяжелил голосом значение слова «все».
— Да.
— И обо мне?
Она выдержала паузу, затем шепнула:
— И о тебе.
Однажды Марина уже испытывала Романа, в ресторане подстрекнула его: «А если бы я сейчас попросила вас выпить водки?» Он достойно выдержал тот небезобидный тест. Не уклонился, не отделался шуточкой, всерьез хотел подчиниться просьбе Марины, подчеркивая важность для него этой просьбы. А теперь? Что он будет делать теперь? Ведь когда-то Любаша надоумила, как различать чувства: настоящая любовь — когда тебя замуж хотят взять… И все же в эту минуту Марине совсем не казалось, что она притворствует. Она сама уверовала в предложенный расклад и хотела единственно знать правду о любви Романа. Есть ли она? Была ли она? Не тешилась ли она минутной блажью? Или все было истинно, высоко и неподкупно… В какой-то миг у Марины опять восторженно помутилось сознание, она вновь очутилась на искусительной грани. Скажи он сейчас ей: «Ты моя! Я счастлив! Я люблю тебя!» — и мир перевернулся бы; она бросилась бы в безрассудное блаженство, в омут: «Рома, миленький! Давай мы умчимся отсюда! Я не могу без тебя! Все утрясется потом, уляжется. Главное — первый шаг сделать!» Но Роман не торопился что-либо говорить. Он, вероятно, хотел мысленно объясниться с собой или с кем-то еще. Марина тоже помалкивала, слушая это раздумное молчание Романа.