Полунин усмехнулся.
— А ты представляешь себе размеры этого «здесь»? Южная Америка, старина, это семнадцать миллионов квадратных километров. И сто с чем-то миллионов населения.
— Найдем, — уверенно сказал Дино.
— Ну да, ты же у нас всегда ходил в оптимистах…
Ветер гнал по тротуару листья платанов, они сухо шуршали под ногами, стайками взвихривались за пролетающими машинами. Намело и сюда, на открытую террасу кафе. Осень, подумал Полунин, настоящая уже осень, как у нас в начале сентября. А ведь по календарю — апрель. Странно, но к этой путанице времен года привыкнуть труднее всего. Постепенно привыкаешь к чужим звездам, к чужим городам, к чужой речи вокруг, — а вот к жаре на Новый год привыкнуть трудно. Или к тому, что листья облетают в апреле.
Щурясь, он посмотрел вдоль залитой ослепительным осенним солнцем авениды и надел защитные очки, словно отгораживаясь от опостылевшей экзотики. Настроение сегодня поганое, и неизвестно даже почему. Так, по совокупности. Воспоминания следует держать под замком, сколько раз себе говорил. А тут еще утром — не успел выйти из отеля — встретилась женщина, издали похожая на Дуняшу. Волосы, походка — Полунин решил даже, вопреки здравому смыслу, что Евдокия вдруг действительно взяла и прикатила. Глупости, конечно, что ей делать в Монтевидео? А уверенности в обратном все равно не было, пока он не оказался ближе и не убедился в ошибке; за эти несколько секунд чего только не передумалось! Нелепо ведь все до предела — глупо, неустроенно, и с этим призрачным «треугольником» тоже одна нервотрепка. Особенно для нее, можно себе представить.
Поди вообще разберись, действительно ли это треугольник. А если прямая между двумя точками? Дуняша однажды сказала: «Знаешь, у католиков есть учение о мистическом браке — ну, они имеют в виду церковь и Христа, — так вот, конечно c'est un sacrilege [1], я понимаю, но — бог меня прости — этот мой Ладушка, в сущности, тоже вполне мистический супруг, хотела бы я в конце концов знать, где его черти носят… »
Хорошо бы вызвать ее сюда. Хотя бы на день-другой. Увидев ту женщину, он понял, до чего стосковался по Дуняше. По ее голосу, болтовне, по ее забавному русско-французскому жаргону. По ее телу. Зайти на ближайший телеграф и написать на бланке — «приезжай, люблю». А по-испански будет совсем хорошо, у них ведь «любить» и «хотеть» — синонимы. Смелый, не боящийся прямоты язык. «Хочу тебя, приезжай»… И утром он мог бы встречать ее в речном порту. Сюда ведь из Буэнос-Айреса всего одна ночь пути — все равно что из Москвы в Питер. Размечтался, дурак…
— Когда он обещал прийти? — спросил Полунин; глянув на часы.
— В десять, мамма миа! А уже без четверти одиннадцать. Таковы французы. Помнишь ту историю с конвоем? Леблан должен был быть со своим отрядом ровно в два пополуночи — ждали этих рогоносцев чуть ли не до рассвета. Хорошо еще, не сорвалась вся операция.
— Немцы тогда тоже опоздали.
— Только это нас и спасло! Нет, я тебе говорю — иметь дело с французом…
Дино допил свое пиво и, свистнув официанту, жестом попросил повторить.
— Ладно, — сказал Полунин, — вы в этом смысле тоже хороши.
— Мы! — Фалаччи даже привскочил от возмущения. — Римляне еще в древности были самым организованным народом, — мы дали миру администрацию, право…
— Знаешь, это было так давно, — Полунин зевнул.
— О, да! Твои предки, Микеле, и предки мсье Филиппа еще бегали по своим лесам в волчьих шкурах. Ха-ха!
— Осторожно с историей, римлянин. А то ведь можно вспомнить кое-что и поближе, тебе не кажется?
— Вот тут ты меня поимел, — согласился Дино.
Официант принес две запотевшие бутылки и разлил пиво, заменив картонные кружки-подставки новыми. Дино с наслаждением отхлебнул из своего стакана, облизал с губ пену.
— Единственное, что меня примиряет с этим чертовым Уругваем, — сказал он, — это пиво. Пиво здесь хорошее.
— В Буэнос-Айресе лучше, — заметил Полунин. — «Кильмес-Кристаль», например.
— А помнишь сидр в Нормандии?
— Не говори. У меня после него всегда голова трещала.
— Э, вот и наш Филипп, — сказал Дино, оглянувшись. — Да еще с женщиной, мамма миа, это уже что-то новое…
Полунин тоже оглянулся.
— По-моему, с ним какой-то парень?
— Иди ты! Такой же парень, как я — римский папа. Не спорь, итальянец распознает женщину на любом расстоянии, у нас глаз наметан… Ну, что я тебе говорил?
— Ты прав. Издали я принял ее за мальчишку.
— Да все они теперь такие, чего ты хочешь, — заметил Дино, не сводя глаз с приближающейся пары. — Кстати, не местная, держу пари…
Девушка, которая шла рядом с Филиппом, оживленно говорила что-то, размахивая пляжной сумкой. Коротко стриженная рыжеватая блондинка в очках без оправы, она показалась Полунину похожей на типичную студентку из Штатов, каких он много видел в Буэнос-Айресе. Пара поднялась по ступенькам террасы и подошла к столику.
— Салют, дети мои, — сказал Филипп. — Извините за опоздание и позвольте представить вам нового сотрудника экспедиции — мадемуазель Астрид ван Стеенховен…
Фалаччи и Полунин молча посмотрели на блондинку, потом на Филиппа. Дино опомнился первым и, вскочив, придвинул для девушки кресло.
— Несколько неожиданно, но тем более приятно, — пробормотал он и показал в широкой улыбке свои ослепительные зубы.
— Знакомьтесь, — продолжал Филипп. — Дино Фалаччи, научный руководитель. Мишель Полунин, технический эксперт.
— Очень рада, — девушка тоже улыбнулась, протягивая руку, — очень рада… Но я не знаю… мсье Маду, вы меня уже представили вашим друзьям как коллегу, а ведь мы еще ничего не решили…
— В принципе решили, — возразил Филипп, — детали обсудим позже. Мадемуазель любезно согласилась выполнять у нас обязанности переводчицы, — пояснил он, выразительно глянув на каждого из приятелей.
— Да, но… — Дино посмотрел на него с еще большим недоумением. — Мишель ведь владеет испанским?
— Заткнись и слушай. Не обращайте внимания, мадемуазель, мы с доктором Фалаччи старые друзья. Так вот — дело в том, что мадемуазель владеет немецким.
— А, — сказал Полунин. — Ясно. И в каком объеме вы им владеете?
— В самом полном. Гимназию я кончала в Федеративной Республике.
— Ваше имя, простите? — спросил Дино.
— Астрид, — ответила девушка.
— Шведское, — кивнул тот. — Хотя фамилия — голландская. А вы сами?
— Бельгийка, — улыбнулась Астрид. — Точнее, бывшая.
— С расспросами потом, — вмешался Филипп. — У мадемуазель сейчас мало времени, я только привел ее познакомиться. Что вы пьете, Астрид?
— Пожалуй, я тоже выпью пива. Но мне все-таки до сих пор не совсем понятны задачи вашей экспедиции. — Девушка, непринужденно усевшись в плетеном кресле, обвела взглядом всех троих. — Мсье Маду толком ничего не объяснил…
— Видите ли, — сказал Филипп, соединяя концы растопыренных пальцев. — Мсье Маду, или ваш покорный слуга, является, так сказать, административным главой экспедиции, не более. Мсье Полунин ведает технической стороной дела — аппаратурой звукозаписи и тому подобным. А вот наш научный руководитель, как этнограф, сумеет изложить все это гораздо понятнее…
Дино бросил на него свирепый взгляд и, повернувшись к Астрид вместе со своим креслом, заулыбался еще обольстительнее.
— Ну, в двух словах это… как бы вам сказать… экспедиция по изучению особенностей быта и… м-м-м… культуры, я бы добавил… некоторых малоизученных до сих пор индейских племен бассейна Ла-Платы. Племен, нужно иметь это в виду, почти вымерших и… по существу, реликтовых — если позволительно применить в данном случае такое определение.
— По-моему, не очень, — сказала Астрид.
— Что «не очень»? — несколько опешив, спросил Дино.
— Не очень позволительно применять к племени слово «реликтовое», — пояснила Астрид. — Мне так кажется.
— Вообще-то вы правы, — согласился научный руководитель. Подумав немного, он осторожно спросил: — Вы что изучали, кроме языков?
— Я занимаюсь антропологией, в Брюссельском университете.
Дино долго молчал. Потом он полез в карман за платком, промокнул виски и, глянув искоса на Филиппа, издал ненатуральный смешок.
— Хе-хе, да вы для нас просто находка, — сказал он. — Переводчик с дипломом антрополога… Можно поздравить мсье Маду, я прямо готов задушить его в объятиях…