Солнце заметно передвинулось, шел шестой час. Сложив покупки в багажник, Шустер повез даму обедать. На улицах и в кафе было много народу, город набирал обороты предновогоднего ажиотажа. Света блаженно отдыхала, размякшая и тихая, в большой задумчивости поглядывая на своего спутника как будто уже иными глазами. Загадочным и медлительным становился ее взгляд. Минут десять ехали они, почти не разговаривая.
Неожиданно, когда машина поравнялась с яркой вывеской, Шустер притормозил и торопливо показал спутнице на вход:
- Смотри, русский ресторан!
- О! - в один голос вскричали оба.
Из дорогой машины вышла дама, убранная мехами, ниспадающими ослепительным каскадом. Света обомлела, с глубоким восторгом разглядывая меха, и, запинаясь, промолвила:
- Такая вещь... Сколько же денег...
- Так ведь жара тридцать пять! - простонал Шустер кривляясь, - она же под мехами потная!
Света не обратила на него внимания.
- Кто это может быть? - робко и даже потрясенно спросила она.
- Ну, конечно, русские! - несносным голосом проблеял тот, - в ресторан приехали!
- Я тоже хочу! - мгновенно вскричала она.
- Детка, мы туда не пойдем!
- Почему?!
- Там невкусно и песни Ободзинского.
- Максик, поворачивай туда!
- Но ведь ты не одета!
Света сверкнула глазами.
- А, черт! - в сильной досаде брякнула она, - ладно, в другой раз.
- Вот и ладушки, в другой раз! - Шустер прибавил газку и свернул на следующем повороте. - Жизнь кончена: есть хочу! - бормотал он, разыскивая свободное место. Покрутившись немного по улицам, они облюбовали уютное кафе. Но в тот момент, когда они собирались втиснуть машину в узкую щель между двумя другими, поближе ко входу, стоявший впереди открытый "Форд" начал пятиться на то же самое место. Шустер не успел опередить его и рассвирепел:
- Аборигенская рожа! - взвизгнул он.
- На себя-то посмотри! - на чистейшем русском откликнулись из открытой машины.
Света разлилась ярким звоночком, вытирая глаза. Рядом качалось мрачное и голодное лицо друга. После долгих мытарств они пристроили машину на соседней улице, дошли пешком до кафе и, разместившись у окна, заказали обед.
Официант разлил вино, и Шустер, почувствовав себя гораздо лучше, поднял первый бокал за красавицу. Зазвенели рюмки, зазвенели голоса. Они переглянулись: он с нетерпением и пылом, она томно, но как будто еще нерешительно, скромно.
Подали приборы. Блеснул яркий металл. Салфетки розовые, белые, тонкая свежесть и предвкушение. Вот зажигают свечи - стол засветился, заиграл. Ажурные блики, нежные тени сквозь воздушную желтизну вина... Рядом теплые губы и чудно светящиеся глаза. Хрупкая прелесть момента. Дай поцеловать!
Вдруг красная вспышка вблизи. Алым огнем зажглась середина стола! Там весь в бликах огней, как огромная роза, страшный, ослепительный рак - жаркой волною Красного моря. Всплесни руками и смотри на него, удивись таинственной форме, загадке, поднятой из мрака глубин: он рожден удивлять!
И вот чудный дух - несут жаркое. На овальном блюде пылающий бронзовый бок, истекающий сочной истомой. Острый и сильный вкус, и ты горишь подчиняясь и млея. Спасение в прозрачных листьях салата. Их отдохновение и хруст, и сладость.
После третьего тоста Шустер, заметно повеселевший, настойчиво говорил:
- Я все могу достать, ты не сомневайся. С моими связями - раз-два, и все будет!
- Как же ты связи нашел, ведь тут австралы всюду?
- Э, детка, какие же австралы, когда свои люди! Вот вчера звонит мне девочка из "Duty free".
- Русская?
- Русская, конечно, и говорит: "Есть фотоаппараты". Я еду и беру восемь штук.
- Так они всюду лежат... - неуверенно проговорила Света.
- Малышка! Эта девочка их так провела, что они впол-цены ей и впол-цены мне! - Шустер подмигнул и деловито добавил: - Главное блат найти - тогда живем!
Быстро пролетело время за приятным разговором. Они обсуждали будущие покупки, немного поговорили о знакомых. Шустер рассказал, что его друзьям удалось купить на прошлой неделе. Потом их разговор плавно вернулся на их собственные покупки, они поговорили еще немного об этом. Обсудили, когда лучше выезжать и возвращаться после магазинов. Интересно было поговорить о том, что знакомые покупают вещи качеством хуже и довольно-таки редко. Решили, что они будут покупать вещи чаще. Света рассказала, что она любит покупать больше, а что - меньше. Шустер рассказал о себе. Они еще раз обсудили, что купят в следующий раз и сколько истратят на это денег.
Заплатив за обед, они вышли на воздух.
Был час заката. Солнце, почувствовав вечер, смирилось и перестало обжигать. Небо потеряло яркий цвет, задрожало, заструилось глубоким светящимся куполом, и тогда пролетели, протянулись, как длинные пальцы, желтые теплые тени. Город облегченно вдохнул легкое вечернее тепло. Послышалась музыка. Но она не разрушила тишину, покрывавшую мир, его ускользающую и хрупкую нежность.
Узнавая эту тишину, люди в волнении поднимали глаза, ловя кроткий умирающий свет.
Пронизывая розовое и беспечное пространство, исподволь там и сям, уклончиво, но упорно легли первые серые точки, пятна, прокладывая путь угрюмым теням. Мир неудержимо старел.
Испуганные косым светом, задрожали и смиренно закрыли глаза фасады домов. Волшебной, таинственной дамой в город вернулась тень, грудью легла на город, синей истомой обведя глаза. На лицах появились иные улыбки - уже коварные, уже ночные.
Света и Шустер в молчании дошли до машины, когда Шустер, открывая ей дверь, сказал:
- А ты ценничек с костюма пока не отрывай. Может, кто в гости зайдет.
Глава 4
- ...Я, девочки, ему и говорю, здесь климат слишком жаркий, я в Европу хочу, если ты хочешь знать, мне вообще эта Мексика надоела, а он мне, что же я могу сделать, это служба. А я ему и говорю, ты подумай!
- Правильно.
- Ты подумай, всегда можно какое-то место найти. А он мне и говорит, я не уверен, не думаю. Ну а я тогда и говорю: я сама поеду поживу!
- Вот именно!
- Я не могу так сидеть и этим мексиканцам безграмотным свою живопись показывать! Я, девочки, решила: я один дом продаю и куплю квартиру в Париже. Грешно свой талант хоронить, мы должны помнить о предназначении. Бог не прощает ошибок против духа!
- Ты, Анжела, так ему и скажи, ты живешь духовной жизнью! - бурно подхватила Ирка.
- Ах, если бы вы знали, девочки, как пуста и бесплодна жизнь, как мало в ней света - - особенно в этой Мексике! - как томительны наши порывы! Но я знаю, я верю, в один день музыка все разрешит!..
- М-м-м!..
Три женщины с изяществом, почти на полу, расположились в полумраке малой гостиной Иркиного дома, сплошь увешанной картинами очень крупного размера. Картины эти были написаны Анжелой еще в бытность ее в Австралии. Причастившись духовной жизни сестры хотя бы и косвенно, окружая ее неутомимой заботой и самозабвенной услужливостью в часы, когда Анжела творила, Ирка была награждена, став, до некоторой степени, совладелицей творческого наследия. Она, не поскупившись, одела полученные картины в монументальные и, к слову сказать, чрезвычайно дорогие рамы. С трепетом и нежностью она посвящала новых слушателей в разнообразные истории их создания. Была, впрочем, еще одна небольшая причина, почему картины эти составляли даже как бы предмет гордости: помещенные на стены, они безошибочно определяли Иркину социальную принадлежность - может быть и не на самом верху, но гораздо солиднее многих прочих.
В гостиной загадочно горели свечи, на столике медленно тлела сандаловая палочка, источая удушливый, томный запах. Света, остро наслаждаясь минутой, сияющими глазами выглядывала из глубочайшего кресла, потягивая какой-то крепкий и божественно вкусный напиток. Ирка поместилась у ног сестры, а Анжела, как обычно раскинувшись в позе восточного владыки, не торопясь, развивала свою мысль:
- Я нашла колдуна, он дикий, почти не понимает нормальную речь, но чувствует тонкость мира, меня в этом мире. Я читала ему эзотерические книги. У меня развитые способности, сенситивная аура, и это, девочки, иногда так трудно...