Года не прошло после ухода Лазаревых из Матавайской бухты, а уже другой русский ходок торопился к ее благодатным берегам: шлюп капитан-лейтенанта Коцебу «Предприятие».
…В марте 1824 года тяжелый якорь, унеся в глубину пятнадцать саженей троса, взбаламутил черный ил на дне залива Матаваи. Шлюп «Предприятие» с убранными к реям парусами, стоял у берегов Таити, и сто с лишним человек из России во все глаза глядели на чудесный остров, покрытый апельсиновыми, лимонными, банановыми лесами, глядели на домики туземцев, на бухту с шустрыми лодками.
Лодки стремглав, наперегонки устремляются к шлюпу. Лодки везут фрукты, рыбу, мясо. Островитяне машут зелеными ветками — знак мира и дружбы, дошедший к нам из тьмы времен. Окружив корабль, они кричат;
— Юрана! Юрана! Юрана!
«Юрана» — это «здравствуйте», это «добро пожаловать». И с высокого шлюпа в ответ им тоже несется «юрана» и машут платками, шапками.
Отто Евстафьевич не рассчитывал долго быть на Таити. Недели две, не больше. Не тратя времени попусту, экипаж принялся за дела, обычные на якорной стоянке. Корабельные работы, береговые поверки астрономических инструментов, меновая торговля, исследования ученых.
Капитан участвует во всем. Он вездесущ. Он то на шлюпе, то на берегу. Он помогает Эмилю Ленцу наладить наблюдения и опыты, посылает минералога Гофмана осмотреть озеро Вахирия, считающееся и островитянами и европейцами бездонным. Он велит штурманам произвести опись залива Матаваи, а потом и первую съемку отличной гавани Папеэте, неподалеку от Матаваи, где ныне находится столица Таити. Разнообразные хлопоты… И эти вечные тревоги, неотвязные даже в ночном забытьи: не упустить то-то, сделать то-то…
Однако, распределив обязанности среди подчиненных, Отто Евстафьевич и сам зорким оком наблюдает за жизнью Таити. Коцебу беседует с Вильсоном, английским миссионером, живущим на острове уже более двух десятилетий, говорит с рослыми и кроткими туземцами, присутствует на унылых проповедях в церкви, видит, как, смиренно согнув широкие спины, островитяне шепчут молитвы богу белых людей. И Коцебу мрачнеет, хмурится…
Вот он сидит в своей каюте на кожаном диване с книгой в руках. В отворенную дверь струятся запахи земли, прекрасной, богатой земли.
Коцебу листает книгу Форстера, спутника Кука. Форстер подробно описал Таити.
«Плодородием и разнообразием растительности, — думает Отто Евстафьевич, — остров несомненно подходит к нашему представлению о рае. Но жители? Форстер с Куком приходили всего лишь полвека назад, и Форстер считает число жителей в восемьдесят тысяч. Пусть даже вполовину меньше. А мистер Вильсон говорит, что теперь… восемь тысяч! Пусть даже вдвое больше. И все же: отчего такая ужасная разность?»
Коцебу вспоминает Калифорнию. Он заходил в Сан-Франциско на «Рюрике». Индейцы, порабощенные испанскими монахами, мерли там, как мухи. На Таити нет монахов-католиков. На Таити есть миссионеры. Но, видать, хрен редьки не слаще.
«Можно ли оспаривать, — размышляет Отто Евстафьевич, — животворный свет учения христова? Нет, нельзя. Но там, где к дикарям является цивилизация в рясе и с крестом, — религия ширма. Да, ширма, прикрывающая грубый захват, разорение».
Капитан встает с дивана, ставит том Форстера на полку и придвигает кресло к столу. Повернув ключ в ящике — замок с секретом тоненько звякает, — он достает путевой журнал.
Склонив светловолосую голову, моряк записывает то, что вы не найдете ни в книгах европейских миссионеров, ни в отчете об острове Таити у Беллинсгаузена, пишет то, что впоследствии при опубликовании вызовет «праведный» гнев английского и американского духовенства и неудовольствие даже такого великого ученого, как Чарльз Дарвин.
«Многие из островитян, — пишет капитан-лейтенант Отто Коцебу, — умеют читать библию и несколько писать, все они должны три раза в день ходить в церковь и вообще большую часть времени проводить в молитвах; по воскресным дням никто не смеет работать, и даже не варят себе пищи, а проводят целые сутки с библией в руках. Всякое веселье посчитается за великий грех, хотя бы оно было и самое невинное. Островитяне, не имея настоящего понятия о религии и не понимая, что из них хотят сделать, слепо следуют своим проповедникам; от беспрестанного занятия их толкованием веры происходит то, что поля их остаются в запустении, и путешественник уже не найдет здесь того изобилия, о котором говорит нам Форстер. Во времена Кука считалось жителей на Отагейти до 80 тысяч, теперь же их находится только 8 тысяч. Отчего произошла сия ужасная разность? Где на островах Южного моря поселится европеец, там опустошительная смерть, сопутствуя ему, истребляет целые племена, ибо сии переселенцы редко бывают достойны носить название своего отечества».