Астрид Линдгрен
Южный Луг
Давным-давно, в годы скудости и нищеты, жили-были двое маленьких детей: брат и сестра. И вот остались они одни-одинёшеньки на белом свете. Но дети не могут жить одни-одинёшеньки, кто-то ведь должен заботиться о них, и тогда Маттиас и Анна переехали с хутора Южный Луг на хутор Трудолюбивый Муравей, к одному крестьянину. Крестьянин этот приютил их у себя не потому, что у них были самые надёжные на свете маленькие руки, и даже не потому, что они не находили себе места от горя после смерти матери, нет, он приютил их потому, что мог извлечь из этого выгоду. Детские руки прекрасно умеют работать, если только не давать им вырезать из древесной коры кораблики и строить шалаши на склонах холма, детские руки могут доить на хуторе коров и чистить бычьи стойла, всё умеют детские руки, если только держать их подальше от всяких там корабликов, шалашей и тому подобной ерунды, которая им очень по нраву.
— Видно, не знать мне больше веселья в моей детской жизни, — сказала Анна и заплакала.
Она в это время доила корову, сидя на низенькой деревянной скамеечке.
— Да, — отозвался Маттиас, — здесь, в Трудолюбивом Муравье, все дни такие серые, как мыши на скотном дворе.
В годы скудости и нищеты с едой было туго, а хозяин Трудолюбивого Муравья и не подозревал, что детей следует кормить чем-то ещё, кроме картошки в мундире, которую они макали в селёдочный рассол.
— Недолгой будет моя детская жизнь, — говорила Анна. — На одной картошке да на рассоле мне не дотянуть до зимы.
— Тебе обязательно надо дожить до зимы, — убеждал её Маттиас. — Зимой ты пойдёшь в школу, и тогда наши дни не будут больше серыми, как мыши на скотном дворе.
Пришла весна, но Маттиасу и Анне не довелось ставить на ручьях водяные колёса и пускать в канавах кораблики, они только и делали, что доили на хуторе коров, чистили бычьи стойла, ели картошку, обмакивая её в селёдочный рассол, да часто плакали втихомолку.
— Только бы дожить до зимы и пойти в школу! — мечтала Анна.
Пришло лето, но Маттиасу и Анне не довелось собирать на лужайках землянику и строить шалаши на склонах холмов, они только и делали, что доили на хуторе коров, чистили бычьи стойла, ели картошку, обмакивая её в селёдочный рассол, да часто плакали втихомолку.
— Только бы дожить до зимы и пойти в школу! — вздыхала Анна.
Пришла осень, но Маттиас и Анна не бегали по хутору, не играли в сумерки в прятки, не сидели по вечерам под столом в кухне и не рассказывали друг другу шёпотом сказки, нет, они только и делали, что доили коров, чистили бычьи стойла, ели картошку, обмакивая её в селёдочный рассол, да часто плакали втихомолку.
— Только бы дожить до зимы и пойти в школу! — говорила Анна.
В годы скудости и нищеты сельские ребятишки ходили в школу только зимой, всего несколько недель в году. На это время в село приезжал учитель и останавливался в одной из хат. Туда-то и сходились дети со всей округи, чтобы научиться читать и считать. Хозяин же Трудолюбивого Муравья ни капельки не сомневался, что затеи глупее, чем эта школа, свет не видывал, и будь на то его воля — он оставил бы детей дома, на скотном дворе. Да вот беда — не мог он этого сделать. Ему удавалось не подпускать ребятишек к деревенским корабликам, шалашам и земляничным полянам, но не пустить их в школу ему не удалось, потому что сельский священник сказал: «Маттиас и Анна должны ходить в школу!»
И вот пришла зима, выпал снег, и сугробы на скотном дворе выросли до самых окон хлева. А в тёмном хлеву Маттиас и Анна танцевали от радости.
— Представляешь, я дожила до зимы и завтра пойду в школу! — ликовала Анна.
А Маттиас вторил ей:
— Эй вы, полевые мыши, дни на этом хуторе не будут больше серыми!
Когда вечером дети вошли в кухню, хозяин Трудолюбивого Муравья сказал им:
— Так и быть — ступайте в школу! Но упаси вас Боже опоздать к вечерней дойке.
Утром Маттиас и Анна взялись за руки и отправились в школу. Дорога туда была долгая, но в те времена никого не волновало, далеко ли детям до школы или близко. Дул холодный ветер, Маттиас и Анна до того озябли, что даже ногти полопались у них на ногах, а носы густо заалели.
— Ох, и красный же у тебя нос, Маттиас! — сказала Анна. — Вот здорово! Теперь ты стал не такой серый, как полевая мышь.
Хотя, конечно же, на мышек походили они оба, Маттиас и Анна. Их лица были серыми от нищеты, они носили серую убогую одежду, даже шаль на плечах у Анны была серой, и такой же серой была старая грубошёрстная куртка, которую, износив, хозяин Трудолюбивого Муравья отдал Маттиасу. Но сейчас дети шли в школу, где, как думала Анна, не было никакой тоски и серости, где наверняка с утра до вечера бурлила самая яркая на свете радость. Поэтому они ничуть не горевали, что им приходится целый час бежать, как серым мышкам, по длинной лесной дороге и жестоко мёрзнуть на суровом морозе.
Но заниматься в школе оказалось совсем не так весело, как думали вначале Маттиас и Анна. Нет, конечно, сидеть у пылающего очага вместе с другими деревенскими ребятишками и складывать по буквам слова было довольно весело, но уже на второй день учитель ударил Маттиаса розгами по пальцам за то, что он вертелся на уроке. А когда подошло время школьного завтрака, Маттиас и Анна застеснялись. Ведь они могли принести с собой лишь несколько холодных картофелин в мундире, тогда как другие ребята ели бутерброды с салом и с сыром, а Юэль, сын торговца, притащил в школу полный узелок блинов. Увидев блины, Маттиас и Анна смотрели на них до тех пор, пока в глазах не защипало от слёз. «Эй вы, голодранцы! — окликнул детей Юэль, — Вы что — ни разу жратвы не видали?» Маттиасу и Анне стало стыдно. Они вздохнули, отвернулись от Юэля и ничего ему не ответили.
Нет, тоска и серость не исчезли из их жизни, как о том мечтали Маттиас и Анна. Но хотя они были всего лишь бедными крестьянскими детьми безо всяких там бутербродов и блинов, хотя длинная лесная дорога утопала в сугробах, а ногти сильно трескались от мороза, Маттиас и Анна неизменно ходили каждый день в школу.
И каждый день хозяин Трудолюбивого Муравья угрожающе бурчал им вслед:
— Упаси вас Боже опоздать к вечерней дойке.
Нет, Маттиас и Анна не осмеливались опаздывать к дойке коров. Они мчались по лесу к своему хутору так, как только серые полевые мышки могут бежать к своей норке. Они так боялись опоздать!