Но больше всего встревожило царя Атара не столько само нападение, сколько слова Урса:
— Если бы ты отдал мне во владение все четыре бывших царства, я быстро порядок там навёл бы. Можно было три, оставив Ицк как мальчиков для битья.
Если, предположим, Урс не занёсся, действительно нашёл бы общий язык с горцами и навёл бы порядок, это означало создание настоящего княжества, население которого в разы превышало бы население всего оставшегося царства. Сам мужик-граф, наверно, не стал бы отделяться, но его сын уже потребовал бы равноправия и возникло бы самостоятельное царство. Даже Однорукий с его железной башкой и дубовыми понятиями о справедливости мог бы отделиться, если бы его народ твёрдо высказался за независимость.
Поэтому царь разрешил Урсу без дополнительных согласований ходить своими силами по территории всех бывших ссарацастрских владений и не стал прямо ему запрещать совершать в качестве отмщения и ударов по базам партизан набеги на ссарацастрские земли, твёрдо и безусловно запретив при свидетелях лишь набеги без предварительных вылазок враждебных джигитов на землю Лиговайи и любые новые завоевания. Остальным владетелям он приказал подчиняться Урсу в военных вопросах, когда он ведёт операции на их земле. На это Урс ухмыльнулся и ответил:
— На один набег я буду отвечать лишь тремя ударами, так что не бойся, царь!
После этого Урс с двумя другими владетелями немедленно отправились на запад. Для них праздники закончились.
Через полчаса после завершения обеда кавалькада переодевшихся в дорожное платье знати союзников и знатнейших женщин двинулась на юг, к Аркангу, куда три часа назад отправились на повозках невесты, которые были на пире победителей.
Конники двигалась несколько неравномерно. Женщины то догоняли мужчин, то приотставали, давая возможность им поговорить о мужских делах, а самим заняться женскими. Вечером властители и наездницы догнали женский обоз. Штлинарат выглянула из своего возка с открытым лицом и без платка и кокетливо улыбнулась Атару. Ашитнатогл придержал коня и заявил ей:
— Ты видела, что северяне делают с ведущими себя постыдно?
— Царь, не бойся, я тебя не посрамлю, — неожиданно серьёзно и уверенно заявила принцесса. — Но царицей я должна стать. И не думаю, что мне удастся легко достичь этого. Почему-то мне кажется, что мне придётся управляться с нашими женщинами, не видевшими суда и не представляющими, как жестоко их теперь будут приучать к свободе и дисциплине.
Ашинатогл расхохотался.
— Да, наше семейство не вырождается, если даже женщины у нас такие! Желаю тебе успеха! И помни: если другая агашка из царского рода выйдет за лиговайца, я тебя буду чтить и осыплю подарками. Если ты сама станешь царицей, буду уважать, а мои подарки тебе не будут нужны. А если Атар женится не на агашке, подошлю убийц!
Аориэу тоже оказался в кавалькаде с царями. Он был отпущен Урсом, когда тот неожиданно для всех ускакал и передал через дежурных граждан советнику, что ему разрешается ещё несколько дней быть в распоряжении царя. Царь, ценя ненасильника как одного из лучших переводчиков, приказал ему следовать в Арканг вместе с кавалькадой властителей.
В обозе женщин ехала доверенная переводчица царицы Иониао.
В эту ночь Великий мастер Тор из Колинстринны тоже спал неспокойно, но не потому, что лежавшая рядом с ним наложница Ангтун донимала его страстью. Рабыня, конечно же, вовсю пользовалась тем, что госпожа забеременела и не могла обнимать мужа. Но её самым горячим желанием было тоже забеременеть, и, наконец-то, понести мальчика. Желание-то осуществилось, но предсказывали ей вновь девочку. А даже рабыне не полагалось совершать соития во время беременности и после родов вплоть до очищения.
Ночью в голове Мастера стала складываться в голове ещё неясная, но уже интуитивно прозрачная, идея, как же выстроить технологию для той структуры сплава, которую он с товарищами по открытию тщетно пытался уже три года достичь. В идею нового сплава все три вовлечённых в работу Великих Мастера и молодой способный бронник-подмастерье Сунг Тахиркин, которому оказали честь войти в их компанию и который надеялся в случае успеха тоже достичь звания Великого Мастера, верили свято. Но реализация её оказалась исключительно трудной. Посреди ночи Тор вскочил, ножом набросал на дощечке несколько знаков и формул, чтобы не забыть, затем опять попытался заснуть… Словом, утром он поднялся с первыми признаками рассвета и отправился в пустую мастерскую, где уселся за свою конторку и начал, сверяясь с нацарапанными на дощечке записями, чертить какие-то сложные схемы. Как только появился ученик, чья очередь была убрать в мастерской, Мастер велел ему бросить заниматься чепухой, быстрее бежать к алхимику Кару Урристиру, рудознатцу Хою Аюлонгу и броннику и звать их к Тору. Словом, когда подмастерья пришли с завтрака, в неубранной мастерской уже ругались четверо соавторов. Подмастерья немедленно велели ученикам всё-таки прибраться, а сами потихоньку подошли к погрузившимся в свои расчёты Мастерам. Слушать препирательства было крайне интересно, к подмастерьям Тора подтянулись подручные его товарищей, а учеников, кроме сына Тора Лира Клинагора, не подпускали, опасаясь за их психическое здоровье и не желая, чтобы те видели, как в азарте Мастера обзывают сами себя и друг друга последними словами и костерят за тупость. Подмастерья-то уже понимали, какая напряжённая работа ума за этим стоит.