Выбрать главу

Юноши не носили доспехов. Некоторые были в военной одежде: сапогах, штанах и рубашке. Некоторые в мирной: гиматии, плаще и сандалиях. Зрелище мужчин без штанов или юбок ещё больше смущало агашских девиц.

Лагерь дежурных охранников размещался в сотне саженей от забора и ничем не был обнесён. Там стояли палатки юношей, добра в которых намного больше, чем у девушек. И слуги там ходили. Но приближаться к лагерю девушек слугам и рабам строго запрещалось.

В первый же день девушек стали немного обучать старкскому языку, называя основные предметы и действия и показывая, как составлять простейшие фразы. Перед тем, как зайти в палатку, нужно было произнести слово "палатка, мой дом", перед тем, как лечь на ложе, сказать: "ложусь в постель" и так далее. После обеда девиц собрали на площади перед входом, велели потанцевать, затем учили языку: произносить действия и сразу их выполнять. Например, сесть, встать, пококетничать, смутиться, петь, плясать, улыбаться, хмуриться, согласиться, отказаться… Агашки вообще не были приучены прямо говорить "нет" и отказываться. Зато они хорошо умели увиливать. Что они будут говорить совершенно одинаково с мужчинами, и слуги будут отвечать так же, как было отдано приказание, их вообще шокировало. Одна из девушек, Лильнинуртат, оставившая себе арфу, даже спросила, ужаснувшись собственной дерзости:

— А как же различать повеление и исполнение?

— Для приказания есть специальная форма. Но проще всего выразить так. Говори: "Сделай!" или "Приказываю!", а потом обычную фразу. Обычные слова одинаковы для высших и для низших. Сказанное высшим, если он специально не подчеркнул повеления, такие же слова, и на них можно возражать. В награду за умный вопрос тебе чашка шоколада, — сказала дама Акорнинсса Кусрион.

Она была женой потомственного дворянина Онса Аконгнина, который обеднел и поэтому отправился искать счастья, славы и богатства в колонию. Хотя в боях мужу не удалось сильно отличиться, две дюжины крестьянских дворов в Кратавело, несколько рабов и слуг, четырёх воинов-лазанцев и ихланина он получил. Муж был на празднике в столице, а жена его стала одной из старших наставниц невест, поскольку знала от царицы, что эта служба будет зачтена их семейству наравне с военной.

Девушки были удивлены, что за вопрос наставнице их подругу не наказали, а наградили. Лильнинуртат хотела было поделиться шоколадом с соседками, смотревшими на неё голодными глазами, но наставницы строго запретили ей: "Они должны награды заслуживать сами. Подарками можешь делиться".

Разрешение спрашивать неясное не означает разнузданности. Это быстро выяснила на своей спине Клуллираст, которая, пытаясь заработать себе чашку шоколада, спросила:

— Значит, с мужчинами можно говорить обо всём, не стесняясь?

— Женскую стыдливость забывать нельзя. Её лишены только шлюхи и рабыни. Да и то вторые лишь потому, что у них своей воли нет и они обязаны повиноваться всем приказам хозяина или кого хозяин велел слушаться, — отрезала Акорнинсса и четыре раза как следует хлестнула нахалку.

Начали немного учить писать и читать по-старкски: показали знак "старк", которого не было в Древнем языке, и три буквы, которыми он может записываться: "стр", "а", "к". После ужина танцы, пение и одновременно занятия заняли ещё пару часов. Лишь затем агашкам разрешили лечь спать.

Чуть не до рассвета из многих палаток доносилось хныканье девиц, которые не могли уснуть на жёстких ложах. Когда кто-то начинал слишком громко скулить, дежурные дамы заходили в палатку и учили розгами всех четырёх. Скулёж утихал.

Лильнинуртат тоже не спалось. Она взяла арфу, вышла из палатки, уселась на скамеечку на площади и тихонько стала петь, подбирая мотив. Она вспоминала жениха, оставшегося в Агаше, поскольку отец не осмелился возразить евнухам царя, отбиравшим невинных красивых девушек, чтобы отдать в невесты старкам. Проходившие мимо наставницы похвалили её за поведение, достойное высокородной дамы, и дали в награду ещё немного лукума. Осмелевшая девушка негромко спела сложенную ею песню.

Жалость к последним остаткам весны
С каждым днём мои чувства все больше в расстройстве, И все мысли мои в прошлых днях и ночах обитают. Становлюсь я безумной от вечной досады и боли, Хризантемы цветы не красой, а тоской опьяняют.
Навевает печаль кипарис, вместе с ним над ручьем плачет ива, Как деревья в огне, так страдает в разлуке душа, А тоска как бамбук: лишь сорвёшь её, вновь вырастает, И пронзает мне сердце мечами ростков не спеша.