Армия тем временем отгородилась от кочевников подводами, соорудив из них нечто вроде баррикад и принялась обустраиваться на ночлег. Несколько полков мушкетеров и гренадеров стояли на боевом дежурстве. За Суворовым потянулись генералы, адъютанты и полк донских казаков.
Я тоже увязался за полководцем, понукая Смирного лавировать между расположения частей. По дороге я чуял запах каш и похлебок, булькающих в походных котелках.
Вскоре наша кавалькада, обогнув сваленные друг на друга обозы, выехала на чисто поле и мерно поскакала к кочевникам. Те тоже уже приготовились ночевать и беспечно раскинули в степи легкие походные юрты, в большинстве своем из черной кошмы. Далеко впереди виднелась большая белая юрта, выделявшаяся среди остальных размерами и цветом, как яркий селезень промеж невзрачных галок.
Суворов ехал впереди и кочевники заметили его в самый последний момент, когда уже было поздно. Если бы это был не визит военачальника, а внезапное нападение вражьей конницы, степнякам пришлось бы туго, слишком уж они понадеялись на перемирие и расслабились. Сейчас же, распознав почти в центре своего стана движение незнакомых войск, они заволновались, повскакивали с земли, на которой лежали на покрывалах, схватились за оружие и предупреждали друг друга гортанными криками.
Полководец тем временем уже добрался через весь чужой лагерь до большой ханской юрты. Я очутился в конце нашей колонны и видел, что теперь наша делегация вытянулась темной линией через весь боевой лагерь казахов. Суворов соскочил с коня у юрты хана и стремительно вошел внутрь. Адъютанты и челядь монарха забежали следом, путаясь в складках халатов.
Казаки, готовые к любому повороту событий, остановились, не доезжая до ханской резиденции. Я проехал сквозь них, причем Смирный злобно ругался с чужими конями и норовил укусить разных всадников. Очутившись у юрты, я тоже слез с коня, привязал к его к другому животному, кажется, собственности Багратиона и тоже вознамерился войти следом за Суворовым.
Возле юрты в железных чанах горели огни и стояли два воина, надо полагать, из ханской гвардии. Они пристально поглядели на меня, но пропустили, не сказав ни слова. Сегодня у любезного хана был вечер приемов.
В юрте тоже горели светильники, а еще пылал огонь в центре, в глубине очага. Еще дальше стоял золотой трон, а перед ним хан с улыбкой пожимал руки Суворову. Видимо, он встал с трона, чтобы приветствовать гостя. Присмотревшись, я понял что с Суворовым вошли только Багратион, Милорадович, Денисов и Барклай де Толли, да еще пара адъютантов. Они столпились у очага и глядели на хана.
Степной владыка по случаю встречи с представителями северной державы надел военный мундир, на поясе у него болталась сабля в золоченых ножнах и рукоятью, инкрустированной рубинами и изумрудами. Полное лицо его показалось мне спокойным и благожелательным, узкие умные глаза смотрели проницательно. Несмотря на то, что это был человек в пожилом возрасте, стоял он прямо и горделиво. Кроме него, в юрте толпились еще несколько сановников, среди них я узнал Атаке бия.
— Уговор был — линия фронта, но я желал увидеть лучезарный лик владыки как можно скорее, — сообщил Суворов.
— Стоило ли так себя утруждать? — спросил хан и показал на сундуки с откинутыми крышками неподалеку, заполненные свертками. — Мы задержались, не спорю, но только потому что готовили достойные подарки генералу могущественного северного царя.
Ну конечно, это же Восток, здесь все делается через подарки. Услышав об гостинцах, генералы радостно кивнули, а Суворов остался равнодушным. Высокие договаривающиеся стороны общались через все того же толмача-татарина и он передал слова генерала:
— Подарки это хорошо, но сначала поговорим о нас.
Тогда хан показал на стол в глубине шатра и переводчик передал его приглашение:
— Я готов, давайте тогда сядем за стол и отведаем чаю, чтобы промочить глотки.
Отведать чаю у казахов означало наесться до отвала. Когда мы уселись за длинный стол, слуги тут же принялись заносить подносы с закусками и сладостями. Чай разливала одна из жен хана, она же давала указания слугам тихим, но непререкаемым голосом. Кажется, теперь понятно, кто в доме хозяин.
Я не знаю, о чем думал Суворов, глядя на степного владыку, но явно что-то забавное, поскольку у него насмешливо блестели глаза. Впрочем, памятуя о том, как ревностно в южных краях относятся к правилам этикета и не желая ронять авторитет хана, полководец воздержался от чудачеств.
Когда мы отведали мясные нарезки и опустошили горы фруктов и овощей, хан спросил:
— Как здоровье его императорского величества?
Суворов понял, что если предоставить все обычному ходу вещей, то мы задержимся здесь, как минимум, на неделю. Хану не надо попасть в Индию до зимы, вот он никуда и не торопится.
— Император чувствует себя превосходно, — ответил он. — Я хотел бы знать, вы согласны на наши условия? Выбрали, с кем вам теперь по пути?
Если хан и опешил от такой напористости, то нисколько не показал этого. Помедлив самую малость, он улыбнулся.
— Когда такой вопрос задает знаменитый Топал-паша, на него, конечно же, следует ответить утвердительно. Вот только можно повторить, какие выгоды мы получим от союза с вами?
Он несколько исказил существующее положение вещей, о чем Суворов тут же напомнил:
— Разве около двадцать лет назад вы не были утверждены ханом Средней орды в крепости Святого Петра в присутствии генерал-губернатора Иркустского и Колывановского наместничеств Ивана Варфоломеевича Якоби? Разве вы не обязались с тех пор выполнять указания государя и служить ему верной опорой? Или что-то изменилось с тех пор?
Каюсь я, хоть и был историком, но запамятовал подобный факт. Хорошо, что Суворов запомнил это, еще в Оренбурге разузнав все от Куриса.
Уали хан склонил круглую голову.
— Действительно, я был утвержден именной царской грамотой, еще матерью нынешнего русского царя. Я не скрою и вам об этом известно, что точно такое же утверждение я получил от китайского императора. Недавно я даже просил его закрепить ханский трон за моим сыном Габбасом. Знаете, почему?
— Поведайте нам, пожалуйста, — попросил Суворов.
— Потому что ханом я сейчас являюсь только по названию, — голос правителя стал тоньше и жалостнее. — Да, меня утвердили и царская Россия, и цинский Китай. Но Петербург и Пекин далеко, а непокорные султаны и бии вот здесь, под боком. Они сеют смуту в народе и требуют, чтобы мы с оружием в руках сражались за свою независимость. Вы знаете, что они почти провозгласили своим ханом Ералы, сына Даира? За все это время ваше правительство в Оренбурге ни разу мне не помогло. Оно предпочитает смотреть сквозь пальцы на происходящее в степи. Несколько раз я просил о помощи, но губернатор не выслал войска. Поэтому я и спрашиваю, что я получу от нашего союза, кроме формального утверждения ханом?
— Тогда ваши чаяния сбылись, — сказал Суворов. — И вот мы здесь, войска империи. Кто ваши обидчики, кто сеет смуту и раздоры?
Уали хан ответил не сразу. Затем поднял пухлую руку, по очереди зажал толстые пальцы-сосиски.
— Самый главный смутьян — это вышеупомянутый Ералы, сын Даира. Он считает себя полноправным ханом Средней орды. Сей возмутитель благочестия в последнее время поддерживает тесные связи с разбойниками из Младшей орды.
В это мгновение Уали хан замолк и оглянулся на своих сподвижников, сидевших за столом. Я так понял, что не все в его окружении были согласны с такими резкими оценочными суждениями. Поглядев снова на Суворова, хан наверняка решил, что если понадобится, его спасут русские штыки и продолжил:
— В Младшем жузе сейчас правит Айшуак хан, он верный сторонник России. Но там есть и другие смутьяны, такие как Шолак, давний соратник Сырымки Датова, помните, который был заодно с Пугачевым? Так, вот, еще там есть некий султан Каратай, он давно мечтает скинуть Айшуака. А стоит за ними всеми Абулгази хан, он ставленник Хивы.